— Ладно, значит, на стройку. Хорошо хоть, знаем, что делать. — Четыре нетерпеливых шага, и Джек уже у двери. — Я подведу машину к парадному. А ты надевай пальто и жди.
Он захлопнул за собой дверь кухни, опустив голову, зашагал по узкой бетонной дорожке к гаражу и через минуту вывел свой «эскорт» под дождь. Глэдис сразу вытащила с вешалки из-под других пальто свой плащ и в последнюю минуту, когда он подъехал, спохватилась, крикнула наверх Трейси:
— Мы поехали искать Терри! Мы ненадолго.
Ответа ждать не стала, кинулась к открытой дверце машины и, еще не успев ее захлопнуть, оказалась на углу улицы. «Дворники» торопливо, с шипением разгоняли с ветрового стекла воду, и Джек подался вперед, вглядываясь в дорогу. Что-нибудь разглядеть сквозь такой ливень не просто, где уж увидишь промокшего парнишку в черной рубашке.
Внезапно белая вспышка озарила их, напряженно застывших, точно на гигантской фотографии, оглушительный удар грома подхлестнул Джека — и вот перед ним еще одна пустынная улица.
— Он ведь знает, что под деревьями стоять нельзя, правда?
— Ну, ты во время каникул сколько раз ему говорил, Джек, и вообще…
— Ну, надеюсь, он не забыл. Не люблю я грозу, всегда не любил… и тут рисковать ни к чему. — Внутри по-прежнему что-то теснило и дрожало, и он мог только догадываться, что то был страх перед молнией.
Глэдис Хармер молча кивнула. Джек — человек осторожный, кое в чем даже чересчур. На ночь всегда вытаскивает из розеток все штепсели; когда они уезжают в отпуск, отключает воду, по приставной лестнице взбирается именно так, как положено — руками по очереди берется за ступеньки и никогда за боковинки: вдруг нога соскользнет; в ее куда более беспечном семействе о таких вещах никогда не беспокоились. Дядю Чарли эти привычки Джека всегда забавляли, но ведь дядя Чарли всегда и во всем находит что-нибудь смешное… А все же Джек не напрасно осторожничает, особенно когда это касается молнии.
— Что толку рисковать. В жизни и без того хватает опасностей, нечего лезть на рожон. Мы ведь оба знаем, с ним все-таки может что-то случиться, даже если вероятность только одна на миллион. Так что надо его найти и привести домой. Будем надеяться, что у него хватило ума спрятаться где-нибудь под крышей.
И тогда из машины нам его не увидать, подумала Глэдис. Но высказывать это вслух, как и многое другое, не стала. Она по опыту знала, что иной раз лучше промолчать. Раз Джек волнуется, ей тоже неспокойно. Но в душе она была уверена, что молния не столь опасна, как чудится Джеку, и что злится ли еще Терри или зализывает раны, где бы он сейчас ни был, — физически он цел и невредим.
В самом страшном своем ночном кошмаре, который Терри вспомнил, когда перебудил уже весь дом, за ним гнался по открытой равнине высоченный дядька в дождевике и орал во всю глотку голосом отца, когда тот принимался его пугать. Слов не было, только долгий вопль, то замирающий почти жалобно, когда у преследователя не хватало дыхания, то вновь оглушительный, близкий, когда, казалось, этот страшный дядька вот-вот настигнет беглеца. А Терри собирал все свои силенки, но не мог продвинуться ни на шаг, словно под ногами у него вращался барабан; он пытался звать на помощь маму — она стояла спиной к нему на балконе второго этажа, — но крик застревал у него в горле. Преследователь все ближе, и Терри в отчаянии, в ужасе чувствует — он уже рядом, уже над ухом раздается отвратительный рев. И тогда он проснулся весь в поту от страха, кинулся в спальню к родителям, еще не понимая, во сне это все или наяву.
Вот и сейчас на него накатил тот отчаянный, безмерный ужас, какой испытывают совсем маленькие ребятишки в играх с погонями, когда тебя вот-вот поймают и тянет остановиться и завизжать. Пустошь простиралась такая беспредельная, дорога, сулящая безопасность, так далеко, и хоть он изо всех сил старался бежать быстрей, дорога, казалось, все так же недостижимо далека. Если бежишь по проулку, по улице ли, всегда, по крайней мере, чувствуешь, что докуда-то добежал. Терри не оглядывался, он и так знал, где его преследователи: от их свиста и улюлюканья у него кровь стыла в жилах, совсем как у тех, кого преследовали с воинственным кличем краснокожие индейцы, или китайские воины, бьющие в жестяные барабаны, или шотландские, что дудели в дудки. Ноги ватные, в горле пересохло, глаза сощурены и мало что могут разглядеть сквозь стену дождя, сердце усиленно перегоняет по жилам кровь, понуждая каждый мускул нести его вперед, — таков был Терри, когда мчался к дороге. Дождь струился по мокрым прилизанным волосам, мокрая насквозь рубашка липла к тяжело вздымавшейся груди, полукеды хлюпали по намокшей траве, но еще того хуже — вымокшие джинсы стали тяжелыми, неудобными, и ноги, которым приходилось одолевать еще и это сопротивление, быстро устали.
Справа раздался торжествующий крик — это самый высокий из четверых преследователей поравнялся с Терри, только правее, метрах в двадцати; он бежал наперерез, чтобы не пропустить беглеца к дороге, и Терри понял, что проиграл.
— Он твой, Мики!
— Вали его!
— Огрей его!
Голоса раздавались сзади, совсем недалеко, и Терри понял: попался. Не то что он спешил признать себя побежденным, нет, но это ясно как день. Как же теперь быть? Остановиться и поднять руки? Стукнуть кого-нибудь из этих остолопов по башке? Наподдать ногой в живот? Терри знал: когда за кем гонятся, он вряд ли остановится и станет драться, если его еще не загнали в угол, пока жертву отделяет от преследователя хоть шаг, надо бежать. Словно заяц, которого «ведут по-зрячему» гончие, в безотчетном стремлении оттянуть миг расправы Терри вдруг метнулся в другую сторону. Круто свернул влево и обратно к лощине, а ноги теперь болели нестерпимо, и дышал он тяжело, хрипло, как загнанный зверь. В первое мгновение гроза ему помогла. В такой ливень по ровной пустоши бежишь, пригнув голову, то и дело зажмуриваясь, и, когда Терри неожиданно изменил направление, это дало ему хоть крохотный, а все-таки выигрыш времени.
— Наперерез, вы, недоумки! — заорал долговязый Мик.
Но остальные потеряли эти несколько секунд, и рывок Терри к лощине помог ему опередить их еще на шаг-другой.
До лощины было теперь метров восемьдесят. На что он надеялся, когда свернул, что станет делать, добежав, об этом перепуганный Терри не подумал. Спрятаться в лощине негде, а бежать гораздо трудней, чем по ровной пустоши. Лощина может привести только в квартал доков, на вражескую территорию; ведь нет ни малейшей надежды взобраться по крутому дальнему склону, который вывел бы на безопасные улицы. Но он все равно бежал. Только и оставалось бежать или сдаться.
Подумалось было, что удастся без помехи ускользнуть, но он забыл про Леса, и, когда уже совсем без сил, словно скаковая лошадь у финиша трехкилометровых скачек, он мысленно подгонял себя на последнем отрезке ровной пустоши, из-за стены дождя, скрывающей эстраду, на него надвинулась сгорбленная фигура. Лес походил сейчас на древнего пещерного человека, который охотится за раненым оленем, — протянул длинные руки, пригнулся, выпятил нижнюю челюсть. Он не орал. Угроза была в самом его молчании. Он несся наперерез беглецу, тяжелые башмаки яростно шлепали по мокрой траве. Бросок должен быть быстр и внезапен — как укус змеи, как высунувшийся язык мухоловки, как резкий нажим на курок. Вот он уже рядом, руки протянуты — сейчас схватят, глаза выпучены, рот злобно ощерен. Но у жертвы оставалась еще одна, последняя возможность. Даже если это не удастся, можно еще раз попробовать метнуться в сторону, в последний раз уклониться… Длинные пальцы стиснули плечи, Терри сжался, движением матадора метнулся влево; пальцы, ухватившие его за плечи, лишились опоры, соскользнули с мокрого шелка, и охотника пронесло на метр дальше дичи. Быстрей быка повернулся он, готовый к новому броску, но с трудом удержал равновесие, темп был утерян, и Терри успел добежать до спуска в лощину.
Он уже ничего не загадывал наперед, просто бежал. Просто несся вниз по склону, и в душе теплилась жалкая надежда, что там, внизу, его поджидают мама, папа и двое-трое полицейских — только тогда и
