флотилией судов духов. Алисон и рада была бы приписать его очередному приступу месячных или каким-то проблемам с «Нефритовым дворцом», но нет, на этот раз сомнений быть не могло: это была личная обида, обида на то, что сказала сама Алисон.
В первый раз Алисон собралась спросить Мейлин, не запрещено ли фотографировать лодки духов, но собравшиеся на ее лице складки разгладились, и глаза прояснились. И так же теперь: только Алисон хотела спросить, что такого она сказала обидного, как шторм снова рассеялся, словно его и не было.
Закончив ужин, присланный из сычуаньского ресторана «Дикая гвоздика», они перешли к жасминному чаю. Мейлин вернулась к теме погоды. Слегка оправдывающимся тоном, словно желая получить второй шанс – уже спокойно – обсудить эту проблему, она спросила:
– Скажите, Алисон, почему вы так любите дождь?
– Потому что… в общем, он и в самом деле кажется мне милым.
«Мне тоже, – вдруг поняла Мейлин. – Но почему?» Явно не потому, что она прожила много лет в Лондоне. Моросящий лондонский дождь всегда казался ей холодным и гнетущим. Тогда, стало быть, дело в тропических дождях Гонконга? Верно. Мейлин не помнила, когда это началось, но поразительно, она поняла, что во время дождя она чувствовала себя защищенной… почти любимой.
– Мне нравится гулять под дождем, – продолжала Алисон, ободренная мягкостью тона Мейлин. – Правда, волосы превращаются в хаос, но зато от дождевой воды они становятся мягче.
– Я никогда не пробовала.
– Да? Но ведь в Гонконге такие ливни не редкость? Из той беседы на вечере в Замке я поняла, что вы родились и выросли в Гонконге.
– Верно, – пожала плечами Мейлин. И улыбнувшись, добавила: – Но я всегда ходила под зонтом.
– У вас есть здесь родственники? Может быть, братья или сестры?
– У меня есть сестра, – сказала Мейлин, глядя в свою чашку с чаем, чтобы Алисон не могла прочесть в ее глазах продолжение фразы: «И она как раз сидит рядом со мной». – Впрочем, она обо мне ничего не знает.
– Не знает? Но почему?
– Мой… наш отец был американцем. Он был в Гонконге ровно столько времени, чтобы моя мать забеременела. Разумеется, он говорил ей, что любит ее, но это обычная ложь. Он вернулся в Штаты и никогда больше не появлялся в Гонконге.
– Но он знал, что ваша мать беременна?
– О, да. Она говорила с ним всего через два дня после моего рождения.
– Мейлин! – выдохнула Алисон. – Извините за неуместный вопрос.
Мейлин взглянула поверх чашки с чаем на веснушчатое лицо сестры.
– Что бы вы сказали о таком человеке, Алисон?
– Я… а что вы думаете?
– Это гнусный человек, бесчестный, недостойный даже презрения. – Эта игра становилась уже опасной. Мейлин ведь обещала себе, что будет держать на запоре врата своего личного ада, и она так и поступила бы, но у израненного сердца накопилось слишком много вопросов. – Вы могли бы представить себе, чтобы ваш отец, Алисон, поступил так с кем-нибудь?
– Мой отец? Нет. Никогда. – Алисон отрицательно помотала головой. – Вы сказали, что у него есть и другая дочь… ваша сестра?
– Да. – Мейлин не отвела взгляда от изумрудных глаз сестры. – Она ничего обо мне не знает, не знает даже о моем существовании.
– Но неужели вам никогда не хотелось познакомиться с ней?
– Я думала об этом, – призналась Мейлин, и вдруг запнулась. Но ей важнее было сейчас получить ответ на свой вопрос, чем успокоиться и взять себя в руки. – Что бы вы сказали на это, Алисон? Хотела ли бы она услышать обо мне?
– Разумеется! Почему же нет? Ведь она ваша сестра!
– Да… но у нее оба родителя белые. Как вы думаете, не будет ли она шокирована тем, что у нее есть сестра-полукровка, наполовину китаянка? Может быть, она и не хотела бы узнать об этом?
Алисон снова помотала своей молочно-рыжей гривой.
– Мне кажется, она была бы рада узнать о вашем существовании.
«Пожалуй, она не расистка», – подумала Мейлин. «Скажи же ей, – прошептало Мейлин ее сердце. – В этом не будет вреда, ты же знаешь. Она никогда не скривится от отвращения. Ты же знаешь, что нужно сказать, ты тысячи раз повторяла эти слова, раз за разом в ночной тишине. Так скажи же теперь: ты моя сестра, Алисон! Моя сестра! И я горжусь тобой, я…»
«Нет! Не смей говорить так, произносить слова любви!» Что-то глубоко внутри не давало ей говорить. Наверное, это один из злых духов, разгневанных своим заключением и готовых обрушить этот гнев на своего тюремщика – Мейлин.
«Ты не можешь сказать Алисон правду ни теперь, ни в будущем. Это было бы слишком разрушительное признание. Да, она обретет сестру, но потеряет отца, которого любит, которому верит и в честности которого не сомневается. Ты не должна разрушать мечту Алисон. Ведь ты сама хорошо знаешь, что это такое – узнать горькую правду об отце, которого любишь. Ты не можешь и не причинишь Алисон эту боль. Ты не настолько жестока».
Сияние глаз Мейлин в эту минуту напомнило Алисон выражение ее собственных глаз в момент встречи в аэропорту. «Мы наверняка подружимся, – подумала Алисон. – Похоже, это будет не так-то легко, но мы справимся с этим».
Алисон решила продвинуться чуть дальше вглубь территории, на которой должны были взрасти, при должном уходе, хрупкие ростки их дружбы.
– А ваша мать, Мейлин? Она в Гонконге?
– Да, – тихо ответила Мейлин, – она здесь, но я не встречалась с ней. Мы разошлись уже много лет назад.
– Вы знаете, как она?
– Да, конечно, она в порядке и преуспевает. Прямо скажем, процветает.
– И вы не звонили ей?
– Вот уже девять лет, – спокойно призналась Мейлин сестре, всю жизнь тосковавшей по матери. – Не у всех отношения с родителями такие замечательные, как у вас с отцом. Моя мать слишком много лгала мне, а я в ответ наговорила столько всего, что вряд ли она когда-нибудь простит меня. Так что ради нас обеих лучше жить раздельно.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно. Я совершенно уверена, что ей лучше без меня. Но мне ее не хватает.
Сэму понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что в гимнастическом зале отеля слиты два плещущих звука – звук потоков воды, обрушивающихся на стекла атриума над залом, и более тихий и ритмичный звук, доносившийся из бассейна. Был уже час ночи, и хотя Сэм хорошо знал, насколько современные бизнесмены одержимы физическими упражнениями, он не мог представить, что окажется здесь не в одиночестве. Разумеется, он пришел сюда не для того, чтобы упражняться, – он поддерживал себя в хорошей физической форме благодаря своей работе.
Сэм зашел сюда, чтобы осмотреть некоторые инженерные особенности бассейна; он пошел в направлении звука. При виде женщины, плававшей в бассейне, у него перехватило дух.
Сэм не сомневался, хотя лицо пловчихи было постоянно погружено в воду, что перед ним – Мейлин. Она плавала не хуже чемпионки, и это впечатление подтверждал ее купальный костюм. Однако волосы у нее не соответствовали общему имиджу – вместо того, чтобы убрать их под шапочку, она оставила их на свободе, и они неслись за ней, как длинная черная лента, не менее гибкая, чем она сама.
Сэм как-то сказал ей, что хочет видеть ее хотя бы раз в неделю, и она с радостью согласилась, хотя эти визиты не были необходимы. Она не была нужна ему по-настоящему, пока возводится каркас здания. Но начиная со следующей недели Мейлин будет нужна ему почти ежедневно.
Нужна ему… она нужна ему… каждый день.
Пока строительство шло нормально, даже с опережением графика, и потребовалось гораздо меньше отклонений от проекта, чем думал Сэм. Но успокаиваться было рано: самая трудная часть – впереди, когда
