Кейтлин положила кисть на край ведра, и с нее упало несколько белых капель. Девушка направилась к Мейсону, — и его снова поразила необычайная гибкость и грация ее движений. Из-под 'стетсона' спадали на лоб завитки волос, и это было так трогательно, что сердце Мейсона заныло.
— Зачем ты здесь? — спросила она.
— Проведать тебя, наверное.
— Но отнюдь не по дружбе. Каков бы ни был предлог, причина кроется в ранчо и закладной.
— Разве это может быть причиной? Мужчины должны слетаться со всего света только затем, чтобы добиться благосклонности прелестной Кейтлин Маллин.
Она вдруг нахмурилась.
— У меня нет времени на словесную эквилибристику, Мейсон. Говори, зачем ты явился, и давай решим все побыстрее, а потом я попрошу тебя улететь.
— Разве я ехидничал?
— А как это, по-твоему, называется?
— По-моему, я сделал тебе комплимент. Приглашения на твои вечеринки всегда были честью.
Легкая тень набежала на лицо Кейтлин.
— На самом деле, Мейсон? Не трудись отвечать. Мне не нужен ответ, если под комплиментом скрывается оскорбление.
Его глаза блеснули.
— Ты поняла это так? У тебя что, не бывает вечеринок?
— Нет, — обронила она.
— Правда? Ты мне ничего не говорила о мужчинах, которые тебя навещают.
— Нет никаких мужчин.
— Трудно поверить.
— Верь во что хочешь, Мейсон. — Кейтлин устало вздохнула. — Правда же в том, что у меня нет времени на мужчин. Точно так же, как и на пикировки, колкости и оскорбления.
Мейсон, протянув руку, коснулся щеки Кейтлин и потер ее пальцем. Когда девушка отшатнулась, он пояснил:
— Я просто стер краску.
— Я смыла бы ее дома.
— Когда ты стала такой колючей, Кейтлин?
— А ты когда стал таким надменным и несносным?
Мейсон долго молчал, пораженный, каким напряженным стало вдруг нежное лицо Кейтлин. А ведь она с ног валится от усталости, подумал он и мягко сказал:
— Подобные разговоры никуда нас не приведут, верно?
— Поэтому я и хочу, чтобы ты уехал.
— Не сразу, — возразил Мейсон. — Во-первых, я хочу знать, почему ты надрываешься на этой сумасшедшей жаре.
— Надрываюсь?.. Просто крашу ограду.
— На таком пекле? Еще скажи, что тебе нравится вкалывать до одури, вместо того чтобы сидеть в холодке с журналом мод.
Ее губы чуть заметно дрогнули.
— Мне нравится красить.
— Могла бы нанять маляра.
— Ты разве не знаешь, что женщина способна все делать сама?
— Знаю, разумеется, и все же, рискуя показаться мужским шовинистом, позволяю себе сомневаться, что ты взялась за кисть, просто чтобы развлечься. Может, все-таки скажешь, в чем дело?
— Мейсон...
— И, во-вторых, почему ты работаешь одна.
Кейтлин судорожно вздохнула. Мейсона вдруг невольно охватило желание защитить ее, избавить от этой каторги. Но он тут же сам себя высмеял: еще не хватало — защищать! Когда это Кейтлин Маллин, никогда и ни в чем не знавшая отказа, нуждалась в защите?
— В прошлый раз ты сказала, тебе не хватает рук. Теперь мне хотелось бы знать, не тянешь ли ты ранчо одна. Только правду, Кейтлин.
В ее взгляде смешались гнев и искреннее непонимание.
— Одна? Конечно нет! Как бы это у меня получилось?
— Никак, — развел руками Мейсон.
— Вот тебе и ответ.
— Никакой это не ответ, поскольку, что бы ты там ни говорила, ковбоев на ранчо почти нет.
— Разве мы это уже не обсуждали? Ковбои есть — немного, но достаточно. Если ты их не видел, то потому лишь, что они на пастбищах: клеймят скот. Так что сам видишь, Мейсон, твои тревоги необоснованны.
Эти слова Кейтлин сопроводила усмешкой, которая, не выгляди девушка такой усталой, вполне могла бы сойти за вызывающую. Сейчас же она сделала Кейтлин лишь еще более уязвимой.
Мейсон с трудом сглотнул непонятно откуда взявшийся и совершенно ненужный ком в горле.
— И все равно, — упрямился он, — мне не ясно, как это у тебя выходит.
— Разве не довольно того, что выходит? И потом, я не обязана отвечать тебе.
— Думаю, ты кое о чем забыла.
— Я не забыла, Мейсон. Мысли о закладной преследуют меня днем и ночью, не выходят из головы с тех самых пор, как ты мне сказал... Я знаю, что должна платить регулярно, и я буду платить.
— Рад слышать.
— Я, конечно, понимаю, что теперь, когда Билл вне игры, все изменится. Мне по-прежнему очень хочется, чтобы он набрался духу и поговорил со мной, ведь он всегда был добр ко мне.
— Тогда как я, — Мейсон криво усмехнулся, — представляюсь тебе неким чудищем.
— Мне кажется, ты превратился в человека, никому и ничего не прощающего.
Усмешка Мейсона пропала. Неужели Кейтлин не понимает, что некоторые вещи невозможно простить? Спустя минуту он сказал:
— Я бизнесмен, Кейтлин. В отличие от твоего доброго друга Билла я не позволяю ни дружбе, ни другим личным отношениям, в том числе и антипатиям, мешать мне в делах. Если это делает меня недобрым, или чудищем, что ж, возможно, таков я и есть, по крайней мере, в твоих глазах. А теперь, Кейтлин, все-таки скажи мне, только честно, почему на ранчо так мало ковбоев.
— А я говорю, что не обязана тебе отвечать. Пока ты получаешь деньги, ничего больше тебя касаться не должно.
— Но меня это касается, Кейтлин.
— Не знаю, зачем ты выжимаешь из меня очевидный ответ. — Голос Кейтлин был ровен. — Дело в деньгах, вернее, в их нехватке. Как видишь, все просто.
— Ты не можешь платить ковбоям?
— Сколько можно повторять, что они есть? Правда, не столько, сколько надо бы.
— И поэтому ты вкалываешь сама. Девчонка, взвалившая на себя мужскую работу.
Алые пятна проступили на щеках Кейтлин, глаза вспыхнули гневом.
— Уж не жалость ли я слышу в твоем голосе, Мейсон Хендерсон? Если так, оставь ее для кого-нибудь другого. Ранчо — моя жизнь. Я там, где хочу быть. Живу так, как хочу жить. Конечно, я признаю, дела могли бы идти и лучше, но они могли бы идти и куда хуже. У меня все получается. И если чего-то я не приемлю, так это жалости. Я справляюсь, Мейсон, и буду справляться.
Мейсон подумал — и не в первый раз, — что у Кейтлин куда больше сообразительности, силы характера и независимости, чем было у ее родителей, вместе взятых.
— Что сталось с девочкой, чья жизнь была сплошным вихрем веселья? — спросил он. — Она была прелестна, эта Кейтлин Маллин. Хорошенькая до ангелоподобия, с кожей, как лепестки только что распустившейся розы. Трепетная и такая веселая, что рядом с ней просто невозможно было оставаться несчастным. И влекущая. Настолько влекущая, что мужчина сходил с ума, мечтая о ее любви.
