– Ты очень уверенно излагаешь факты, – наконец заметил Сэм. – Но откуда ты знаешь, что все это не ложь?
– Потому что я лишил ее девственности.
Какое-то время оба гостя молчали, не в силах вымолвить ни слова, и Уиллу пришло в голову, что впервые за многие годы ему удалось поставить их в тупик.
Он откинулся на подушки и начал раскачиваться в кресле-качалке.
Придя в себя первым, Сэм начал медленно потирать ладони.
– Итак, – он деловито откашлялся, – дочь графа выдает себя за обеспеченную вдову, тогда как на самом деле она... кто? Замужняя леди и... девственница?
– Полагаю, это самое точное определение. – Уилл сделал еще глоток виски.
– Нет, постой, – поправил друга Колин. – По существу, она больше не девственница, но ведь это не противозаконно, не так ли?
Неожиданно Уилл в волнении снова вскочил с кресла и, обойдя софу, заходил по комнате.
– Вообще-то суть не в этом...
Сэм глубоко вздохнул и тут же потребовал ответа:
– Так в чем же суть? Скажи, почему ты послал за нами и почему хлещешь виски как холодный чай в июле?
Уилл почувствовал, как сердце молотом застучало в груди. Разве можно выразить чувство утраченных иллюзий словами? Ни Колин, ни Сэм никогда не любили женщин так, как он полюбил Вивьен, и, разумеется, им трудно было его понять.
Наконец он перестал ходить по комнате и попытался как можно доступнее объяснить свою мысль:
– После того как мы с Вивьен стали...
– Вступили в особые отношения?
– Кончай шутить, Колин, – раздраженно приказал Сэм.
– Стали близки, – отчетливо произнес Уилл, бросив на друзей быстрый взгляд, – она сообщила мне, что ее шантажирует некий господин по имени Гилберт Монтегю, довольно известный актер шекспировского театра, требующий эти записи.
– Известный актер? – недоверчиво повторил Колин.
Уилл потер глаза, затем повернулся к друзьям.
– Я знаю, это звучит невероятно...
– Звучит как текст очень плохой пьесы, – поправил Колин, сделав глоток из своего бокала.
– Ну-ну, продолжай. – Сэм сделал нетерпеливый жест рукой. – Как же этот актер собирался шантажировать ее?
Уилл взволнованно зашагал по комнате, затем, взяв бокал с остатками вина, подошел к стеклянной двери.
Вечер превратился в плотную жуткую темень, которую к тому же окутывал низкий, густой туман, и это ему совсем не понравилось. Он посмотрел на тонкий хрусталь в руке, отчаянно желая сделать еще один глоток, но затем неожиданно решил, что выпил достаточно. Отвернувшись от темноты ночи, Уилл поставил бокал на крышку рояля, прекрасно зная, что если бы Элизабет был жива, она непременно отругала бы его за такую небрежность. Сейчас он сделал это нарочно, наслаждаясь тем, что все здесь теперь принадлежит только ему.
– Я еще не сказал, что Вивьен официально оформила раздельное проживание через лондонского поверенного. По ее словам, актер-шантажист каким-то образом сумел получить копию подписанного ею документа и теперь угрожает обнародовать его, если она не подчинится его требованиям.
– Копии, всюду копии. – Колин прижал кончики пальцев к бровям. – А кто делал эту?
– Откуда, черт побери, я могу знать?
– Но ты хоть видел эту копию? – задумчиво спросил Сэм.
– Нет, я просто поверил ей.
– Вот как? И почему же?
Вопрос заставил Уилла поежиться.
– Какой смысл ей что-то выдумывать? Вивьен ничего бы не выиграла, солгав относительно своего брака, и, кроме того, она живет в Пензансе уже десять лет; у нее здесь светские знакомства, бизнес...
– Бизнес? – встрепенулся Сэм.
Уилл положил ладони на холодную полированную поверхность рояля.
– Она флорист, поставляет цветы местной знати.
– Знатная леди выступает в роли цветочницы? Невероятно. – Колин, не выдержав, улыбнулся.
– Я не сказал, что она продает гвоздики на улице за несколько центов! – запальчиво воскликнул Уилл. – У нее настоящее дело, и все в городе уважают ее; у нее лучшие сорта орхидей в Корнуолле, хотя, по моему мнению, она продает их чересчур дорого.
– Ты сказал – орхидеи?
