Джулия Стоун
Прихоти фортуны
И стал я на песке морском, и увидел выходящего их моря зверя…
Отныне блаженны мертвые, умирающие в Господе…
ПРОЛОГ
О, это прекрасный край, моя любовь. Янтарное пенящееся море, прозрачное, зеленое, все в свечении. В потоках соленых лучей парят длиннокрылые птицы, и ветры прилетают из дальних стран, из тех мест, где не бывал ни один смертный, где их вызывает к жизни дыхание рогатого бога.
Леса поднимаются уступами над Средиземным морем, вековые дубы выстилают постель солнцу; на горных склонах цветут рододендроны, и папоротники прячут колдовство в туманы; под палантином ветра клонится дрок и кричат куропатки, и, если захочешь, вереск напомнит тебе о крестовых походах.
Белеют города на утесах; замки и монастыри гордо возносятся к небу. Море и небо становятся Великой Пустотой, чарующим безмолвием, где движутся корабли, где зажигается фонарь на маяке.
Белый песок побережья с мелкими камнями, на которых отдыхает наместница Феба; виноградные лозы и оливковые рощи в цвету.
Этот край прекрасен, было бы жаль его оставить, но в сердце он неизменен.
Жанна не видела света накануне праздника, но воображение ее раздвигало стены мрачного подземелья, и она выходила в яркий день – пленительная ведьма, узница священной инквизиции, из каземата, где было только и разговоров, что о прощении и уже однажды отвергнутой ею любви.
Юная Жанна Грандье была прекрасна как сама богиня, родившаяся в бесконечном времени, до начала вечности, в экстазе танцевавшая в потоках вод, как ее верховная жрица, как ветер и свет, как сама Немезида.
Жанна была столь прекрасна, что обычные женщины рядом с ней выглядели жалкими уродами, а мужчины мечтали овладеть шедевром творения.
Сам Князь тьмы полюбил креолку, сделалась она ведьмой.
Палач не посмел коснуться ее своей десницей. Ни один волос не упал с головы Жанны, но она знала, что завтра взойдет на костер.
Зловещая тюрьма возвышается над городом, а в порт Канна прибывают корабли, на мягких волнах качается лес мачт.
Жанна сидит на сырой соломе в камере, где было только и разговоров, что об отвергнутой ею любви.
ГЛАВА 1
Деревушка Пти-Жарден раскинулась на побережье, в десятке лье от Канна.
Ее тонкий приподнятый серп так органично слился с ландшафтом, что, калсется, растворись она с туманом, побережье одичает, оглохнет от грохота прибоя и крика стай, кружащих над волнами.
Даже на прихотливо изрезанных утесах лепятся лачуги ее бедняков.
Сюда прилетают орланы, и маяк на Эфе благословляет корабли красным фонарем.
Пти-Жарден – деревушка рыбаков и виноделов, край виноградных лоз и оливковых рощ; правоверные католики ходят к мессе, звонит колокол, и облака плывут, плывут…
Ночь нежна. Не ощущается даже легкого дуновения ветра; море в двух шагах, но не слышно ни всплеска.
Море уснуло, слилось с антрацитовым небом в россыпях звезд, море, которого Жанна не боялась, которое видела с детства во всех его проявлениях.
Она любила море, понимала его язык, бывало, подолгу просиживала на камне, распустив волосы, и пела свои песни.
Но чаще в упоении слушала гимны моря, протяжные и торжественные; в них слышались песни юного менестреля, баллады слепого бездомного старца. Жанна верила морю, его непреложной власти и красоте.
В глубине скользнула тень, вспыхнули и погасли прозрачные отблески, послышался отдаленный слабый плеск. «Древние морские духи, не иначе», – подумала Жанна.
Она зябко передернула плечами, и взор ее скользил в чернильную даль, туда, где виднелись огоньки одинокого судна. Нарождающаяся луна поднималась к своему зениту, на глади воды дрожали мелкие искры – серебро и жемчуг ночной богини.
Шерстяные чулки Жанны совсем промокли, девушка сняла их и разложила на камне, рядом с деревянными башмаками, которые смастерил для нее милый братец Клод. Внутри мягкий войлок, и на каждом башмачке красуется пряжка со стразой. Они так звонко постукивают по каменным плитам таверны!
Ах, братец Клод, братец Клод…
Пора уходить, возвращаться в свою комнату, где даже в самые солнечные и жаркие дни царят сумрак и прохлада. Настоящего окна здесь нет, только под потолком расположено маленькое слуховое окошко, забранное витой решеткой. Именной в это окошко и проникает свет; солнечные лучи очерчивают прямоугольник, всегда в одном и том же месте.
Иногда – в самые тяжелые дни – Жанна ложилась ничком на это теплое пятно и тихонько плакала. Но тогда она была совсем кроха.
Ее комнату и комнатой-то не назовешь. На самом деле это бывший чулан, где Жак Рюйи хранил
