— Я полечу с тобой в Вашингтон.
— Нет.
— Да.
— Нет. Послушай меня, Кэтрин: ты должна быть с родителями…
Горло Джеймса сдавили рыдания. Как же ему хотелось рассказать своим родителям о причине, по которой он не поплыл с ними на Иль! Если бы он рассказал им об этом, тогда, возможно, мать, готовя горячий шоколад, радостно обсуждала с отцом своих будущих черноволосых, голубоглазых внуков, смеющихся и шалящих в Инвернессе. Джеймс рассчитывал при встрече сразу же поведать Марион и Артуру о своей любви к Кэтрин. Но теперь было слишком поздно. Голос Джеймса охрип, когда он бесстрастно продолжил:
— Дорогая, ты не считаешь, что сейчас должна находиться рядом со своими родителями?
— Через несколько дней я буду с ними, Джеймс. Может быть, мы вместе, — тихо добавила Кэтрин. — Но сейчас я должна быть с тобой.
— Ты и так со мной, Кэтрин. Ты всегда со мной. Все, что мне нужно, — возможность постоянно говорить с тобой, и я буду звонить тебе каждый вечер. Это все, что мне нужно, все, чего я хочу. — Джеймс грустно улыбнулся, глядя в ее сапфировые, полные тревоги за него глаза. — Кроме того, там будут Элиот, Роберт, Бринн.
— И Алекса.
— Нет, ей тоже нужно быть в Топике.
— Она поедет, но не раньше двадцать четвертого, — уточнила Кэт.
Три часа спустя после того как Джеймс поцеловал ее на прощание, Кэтрин встретилась со своими дорогими родителями, которых не видела с самого мая. Она так живо помнила их, хотя и прошла, как ей казалось, целая вечность. Но сейчас, даже издалека, родители выглядели не такими, какими помнила их Кэтрин.
«Неужели они так постарели? Или это последние семь месяцев так их состарили? — печально подумала Кэт. — Почему в их ласковых взглядах застыло выражение неуверенности? Неуверенности в моей любви?»
Кэтрин бросилась к Джейн и Александру, точно вырвалась из глубокой пропасти, так долго и страшно разделявшей ее с родителями. Кэт, милая Кэт была уже далеко-далеко от той кошмарной бездны и, снова и снова обнимая Джейн и Александра, горячо шептала:
— Ах, мамочка, ах, папочка, я так люблю вас…
Глава 19
Поминки закончились, и в Инвернессе остались только самые близкие Джеймсу люди: Алекса, Элиот, Роберт и Хилари, Бринн и Стивен — все они сидели в большой элегантной зале; и в этот печальный день прошлые мелочные раздоры и горькие измены отошли в сторону, сердца всех наполнились только искренней печалью, вызванной горечью утраты Марион и Артура.
— Есть нечто еще, о чем вы должны знать, — нарушил молчание Элиот.
— Что? — устало спросил Джеймс.
Он совершенно выдохся, тысячу раз произнося слова благодарности бесчисленным гостям, прибывшим выразить свои соболезнования, и сейчас ему хотелось только одного — позвонить Кэтрин. Все эти дни он очень скучал по ней, но ни на минуту не захотел, чтобы любимая была в Вашингтоне в эти горестные дни.
— Взрыв на катере не был вызван утечкой газа, Джеймс. Это была мина.
Какое-то время все потрясенно молчали, хотя мысли, завертевшиеся в головах присутствующих, были поразительно схожи. Значит, смерть Марион и Артура не была просто случайностью, необъяснимой трагедией, каким-то непонятным роком.
Кто-то знал, что Стерлинги погибнут.
Кто-то хотел их смерти.
Кто-то ее организовал.
— Мина? — эхом отозвалась наконец Бринн.
— Когда ты об этом узнал, Элиот? — первым пришел в себя Роберт.
— Несколько часов назад. Мы собираемся сообщить эту новость прессе завтра утром, поэтому я хотел, чтобы вы узнали раньше.
— Кто-нибудь взял на себя ответственность за взрыв?
— Нет. Пока нет.
— Так что же тебе известно, Элиот?
— Очень мало, Джеймс.
— Потому что нет никаких следов?
— Нет. С самого начала взрыв рассматривался как возможная диверсия. Над этим работали лучшие агенты Европы. Но пока мы ничего не имеем. Катер был пришвартован к одному из самых загруженных причалов Лазурного берега: оживленное движение, толпы туристов, масса людей, имевших доступ.
В комнате снова воцарилось молчание, и снова мысли всех присутствующих были одинаково устремлены в тот летний вечер всего четыре месяца назад, когда Марион восторженно рассказывала об Иле. До чего же она хотела снова посетить романтический остров, и как загорались ее темно-голубые глаза, когда Марион мечтала, что когда-нибудь, невзирая на занятость, все они выберут время и проведут праздники вместе — среди радуг.
Но теперь мечте Марион уже никогда не суждено было сбыться.
Потому что кто-то так решил.
— Мне кажется, вам уже не стоит здесь задерживаться, — спокойно сказал Джеймс; при всеобщем молчании он встал, подошел к окну и, глядя на серое зимнее небо, произнес:
— Темнеет. И ветер усиливается. На днях будет шторм.
— Может, мы останемся здесь на ночь, Джеймс? — предложила Бринн.
— Нет, спасибо, — твердо ответил Джеймс. — Не надо.
Джеймс, бесспорно, нуждался в уединении, и потому все, разумеется, согласились уехать. Алекса покинула Инвернесс последней: нежно поцеловав Джеймса в щеку, она вернулась в Роуз-Клифф, чтобы подготовиться к завтрашнему раннему рейсу в Топику.
Дули сильные и опасные ветры, кромешную тьму зимней ночи разбавлял лишь слабый свет тонкого серебристого полумесяца, и все же Стерлинг вышел в море. Ведя «Ночной ветер» сквозь непроглядную темень, он боролся с предательскими мрачными мыслями и незнакомыми чувствами, сильными и безжалостными. Без малейшего намека на милосердие они жадно пожирали все нежные чувства в его сердце, крушили их, изгоняли навек — так оно и должно было быть! — потому что все изменилось.
На шее Джеймса был замечательный шарф, связанный для него Кэтрин, и пока «Ночной ветер» продирался сквозь чернильные волны, Джеймс постоянно трогал мягкую шерсть, словно пытаясь прикоснуться к Кэт и почувствовать столь необходимое ему тепло любимой. Но он ничего не ощущал, пальцы Джеймса онемели, побелели под ледяным ветром.
Самые нежные, самые добрые чувства Джеймса рухнули под напором новых, злых и мстительных… любовь и покой теперь казались ему недоступными… а где-то в глубине души зловещий голос, перекрывая вой зимнего ветра, возвещал, что самая большая потеря еще впереди.
— Я знаю о мине, — сказала Кэтрин, когда Джеймс наконец позвонил ей, пять часов спустя после того, как Алекса сообщила Кэт эту ужасную новость, и все пять часов Кэтрин пыталась дозвониться до Джеймса, но Инвернесс безмолвствовал. — Ты плавал?
— Да.
— Джеймс, — тихо позвала Кэтрин, приглашая любимого поговорить с ней, как делал он это каждый вечер, делясь своими чувствами, своей печалью, горечью потери.
— Кэтрин, я все-таки не смогу прилететь на твой дебют в Сан-Франциско.
— Но ведь еще слишком рано, чтобы знать об этом точно, — сказала Кэтрин упавшим голосом. Джеймс от нее отдалялся; Кэт сражалась с собственными страхами и отважно боролась за Джеймса. — До этого я еще приеду в Вашингтон. Моя встреча с родителями была замечательна, но…
— Нет, — перебил ее Джеймс, но тут же, почувствовав свою резкость, заговорил более ровным
