талант и вспомнить те далекие времена, предшествовавшие любви, когда взгляд ее еще мог окатить сенатора строгим ледяным пренебрежением в ответ на его надменность.
Но Роберт вовсе не выглядел надменным! Взгляд усталых карих глаз был полон неуверенности и грусти. И изумрудный лед в ее глазах мгновенно растаял от вспыхнувшего в сердце жара, свидетельствовавшего о том, что угольки любви не угасли.
— Здравствуй, Алекса.
— Здравствуй, Роберт.
— Я хотел спросить… Я хотел узнать, не могли бы мы иногда разговаривать?
— О чем, Роберт?
— О нас.
Голос его был нежен, но слова падали словно тяжелые камни, и ноги у Алексы подкосились. Сделав неверный шаг, она опустилась в ближайшее кресло. Но и теперь тяжесть не ушла, развернув перед глазами мерцающий золотой занавес.
«Ах, Роберт, у меня нет сил говорить о нас с тобой. Когда-то я поклялась тебе, что, какой бы ни была правда, ты должен мне ее говорить, как доказательство нашей любви и доверия, но теперь… слишком поздно. Просто видеть тебя — это так больно…»
Роберт подошел к Алексе и отвел с ее лба прядь золотых волос. Этот жест был мучительно знаком им обоим, потому что был для них самым нежным выражением любви, так часто повторявшимся после страстных любовных ласк, когда Роберт хотел снова заглянуть в сияющие счастьем глаза Алексы.
— Алекса…
— Не надо! Прошу тебя. — Алекса подняла голову с гордым вызовом, и взгляд ее упал на прикоснувшуюся к ней руку. — Ты не носишь обручальное кольцо?
Роберт пришел сюда увидеть женщину, которая играла с ним, женщину, которая, если бы и заметила кольцо, никогда не стала бы о нем говорить. Но этой женщины здесь не было. Только Алекса — милая, беззащитная женщина, которую он так отчаянно любил.
— Ах, Алекса, — прошептал Роберт. — Неужели тебя волновало, что я ношу кольцо прошлой осенью? Я даже не думал о нем, дорогая. Мне очень жаль.
— Нет, это меня не волновало, — честно призналась Алекса, глядя в любимые глаза. — Но прошу тебя, Роберт, скажи мне, почему ты сейчас не носишь кольцо?
— Ты знаешь почему, — сказал Роберт, и в душе его затеплился огонек надежды. — Мы с Хилари разводимся. Я говорил тебе об этом в декабре, дорогая, в ту ночь, когда вернулся из Кэмп-Дэвида… в ночь, когда просил выйти за меня замуж.
— Но это была не правда!
«Это не могло быть правдой! — Протест поднялся из самой глубины сердца, разбудив утихшую было боль: сердце Алексы не сможет вынести известие, что она потеряла свою драгоценную дочь, потому что… — Нет!»
— В тот уик-энд ты не был в Кэмп-Дэвиде. Ты был в Далласе, с Хилари, в номере для новобрачных отеля «Мэншн». Роберт, я слышала твой голос!
— Нет, любовь моя. Я был в Кэмп-Дэвиде, пытаясь хоть как-то сосредоточиться на работе, хотя меня переполняла безумная радость оттого, что Хилари согласилась дать мне мирный развод. — Взгляд Роберта смягчился при воспоминании об этой ликующей радости, но в нем, как и в его голосе, появилось твердое выражение, когда Роберт снова заговорил:
— Расскажи мне, что она сделала. — «Расскажи мне, как Хилари разбила нашу волшебную радость».
— Она приехала в Роуз-Клифф в пятницу утром и сказала, что ты сообщил ей о нашей связи и о том, что спал со мной только из желания жестоко отомстить ей за супружескую измену, когда-то имевшую место. Еще сказала, что вы помирились и собираетесь провести уик-энд в Далласе — второй медовый месяц. И я позвонила… — Алекса была не в силах продолжать, потому что гневный взгляд Роберта красноречивее всех слов говорил о том, что все сказанное Хилари было отвратительной ложью.
— Она, наверное, записала мой голос. — Робертом овладела тихая ярость, как только он вспомнил. — Прежде чем я уехал в Кэмп-Дэвид, в моем офисе раздалось несколько телефонных звонков, но всякий раз, когда я брал трубку, ответа не было, хотя трубку и не вешали. — Роберт помолчал, пытаясь подавить растущую ярость, изумляясь ее силе и напору, а ведь ему следовало сейчас сказать теплые, ласковые слова своей любимой. — Наш брак с Хилари никогда не был настоящим браком. Мне следовало сказать тебе об этом, как и о том, что я собираюсь с ней развестись. Но я, как ты уже знаешь, этого не сделал. Я никогда никого не любил, кроме тебя, Алекса. Я никогда, ни одной секунды, дорогая моя, не переставал любить тебя, и мне кажется, я никогда не переставал мечтать, что каким-то образом однажды ты согласишься связать свою жизнь с моей.
Роберт коротко и судорожно вздохнул, увидев, как золотой локон снова упал на печальное лицо Алексы, как только она горестно склонила голову в ответ на его страстные слова любви. Неужели слишком поздно? Неужели она больше его не любит? Неужели Хилари все-таки победила? Роберт был уверен, что видел любовь в прекрасных изумрудных глазах, но теперь… Теперь Алекса, ушла глубоко в себя, и все, что Роберт сейчас мог сделать, это ждать, пока Алекса не объявит ему своего решения.
«Я все еще люблю тебя, Роберт! О-о, как я тебя люблю!» Сердце, так долго наполненное одной лишь болью, теперь рыдало, отчаянно желая снова наполниться любовью, только любовью. Но были и другие чувства, сильные, опасные и разрушительные, требовавшие своего места в нежном сердце Алексы: ярость, ненависть к Хилари, чье жестокое коварство обернулось для Алексы потерей ребенка.
Почувствовав, как ярость и ненависть отчаянно борются за то, чтобы утвердиться в ее измученном сердце, Алекса все же прислушалась к голосу своего израненного сердца, поняла, что оно предупреждает ее. Предупреждает и требует. Требует изгнать эти мстительные чувства, потому что даже вся ярость и ненависть мира не способна ничего изменить: она дала твердое обещание никогда не требовать возврата ей Кэти, и Алекса уже не нарушит своей клятвы.
Разбитое сердце Алексы отчаянно рыдало, моля о нежности и любви, того же хотел и ее разум. Но как может она одолеть разрушительную силу ненависти, охватившей ее? Алекса поняла, что жизнь в любви с Робертом так и останется лишь недостижимой мечтой…
Но тут, совершенно неожиданно, ее согрело далекое воспоминание о любви. Образ двенадцатилетней сестры, честные сапфировые глаза и мягкий голос всплыли в памяти Алексы, и с такой чистотой и яркостью, что она почувствовала, как гнев начинает магическим образом таять. Некоторое время она недоверчиво ждала, страшась, что злые чувства вот-вот вернутся, но этого не произошло. И Алекса наконец взглянула на человека, которого любила.
— Я думаю, нам следует простить Хилари, — спокойно проговорила она, повторяя те же слова, которые Кэт сказала ей много лет назад, и улыбнулась удивленному Роберту. — Такой совет дала мне однажды моя умненькая младшая сестра. Она сказала, что мы должны простить Хилари и пожалеть ее, потому что эта женщина, видимо, очень несчастлива, раз так жестока. Я хочу простить Хилари. Мне это необходимо, Роберт. И мне кажется, Хилари заслуживает сожаления, потому что никогда не узнает счастья, которое есть у нас. Я никогда никого не любила, кроме тебя. Джеймс был и остается моим замечательным другом, и здесь нет ничего, кроме дружбы, с тех пор как я полюбила тебя. Джеймс сопровождал меня в ту ночь на гала- представлении, потому что у меня не было сил находиться там одной, зная, что я увижу тебя с Хилари. Я никогда не переставала любить тебя, Роберт, ни на секунду.
— Ах, Алекса, я люблю тебя! — с чувством прошептал Роберт, беря в ладони ее прекрасное лицо.
Их взгляды встретились. В них светились счастье, любовь и радость победы над мрачными чувствами. Глаза были точным отражением чувств, и Роберт увидел во взгляде Алексы что-то новое, незнакомое, чего в них прежде не было. Когда он впервые посмотрел в глаза любимой, то увидел в них жестокое страдание, но теперь оно было побеждено чувством всепоглощающей любви; и все же где-то очень глубоко в душе Алексы оставались уголки боли и печали.
Милая, великодушная Алекса простила, но не могла забыть. Но когда-нибудь Алекса поделится своим горем, и они вместе исцелят ее печаль силой их любви. Но пока боль не исчезнет из этих любимых зеленых глаз, Роберт никогда не простит Хилари за ту страшную рану, которую она нанесла дорогой Алексе.
— Я люблю тебя.
