Но Крумов действительно записывал в блокнот, сколько персиков было на каждом дереве, и даже зарисовал отдельные деревья, чтобы не исчезла какая-нибудь ветка.
– Крумов, ты что записываешь? – спросил его тогда Антон. – Случайно не стихи пишешь?
– Записываю, сколько персиков уродилось в этом году, – ответил Крумов, ничуть не смутившись. – Слежу за развитием деревьев, хочу точно знать, что у меня есть.
Солнце опускалось за дубовый лес. Глубокая тишина и покой царили вокруг. В мерцающем свете заката, на тропинке, ведущей из леса, показались старик и старуха из „Бакингемского дворца'. Они шли рядышком, не спеша, а корзинки их были наполнены лечебными травами. Горький аромат полыни смешивался с благоуханием дикой мяты и резким запахом тысячелистника, по цветам все еще ползала пчела. Старики несли травы, продлевающие им жизнь, врачующие болезни, гарантирующие спокойную старость.
– Соседи! – засмеялся Крумов. – Опять тащат травы…
Он еще немного постоял у бура, а потом пошел навешивать на окна рамы с сеткой.
С тех пор, как на участке работали бурильщики, Крумов ночевал на даче, стерег свое добро. Кто их знает, что за люди эти трое. Унесут что-нибудь, а потом иди доказывай. Да и бульдозерист не внушает доверия, целый день поет на своем бульдозере… Сумасшедшие деньги заколачивает этот парень…
Крумов вошел в дом.
– Дай-ка проверю, – сказал он себе, – все ли на месте.
Он обходил комнату за комнатой, его наметанный глаз видел все, ощупывал вещь за вещью, подмечал малейшую трещинку в углу, царапинку на паркете, паутинку на потолке… Раковины не распакованы, кафельные плитки – в нераспечатанных, аккуратно перевязанных проволокой коробках, обертка не порвана, из пакетов явно никто ничего не вынимал. Он быстро пересчитал их, все оказалось на месте… Пересчитал и муфты, коленья в полтора дюйма, трубы, взвесил опытным взглядом паклю. Для воды у него было все готово, только бы появилась…
Скрип во дворе прекратился, бурильщики присели отдохнуть на нагретые солнцем ступени веранды и курили. Солнце давно скрылось за дубовым лесом, на землю опускались сумерки…
Крумов последний раз бросил взгляд на свое имущество и два раза повернул ключ в замке. Проверил, закрыл ли двери в других комнатах, потрогал пальцем штукатурку, она была еще влажная, подумал, что черепицу на крыше нужно перебрать, ему не нравилось, как ее уложили, – осень здесь долгая, дожди затяжные… Осторожно обошел стоящий у стены ящик со стеклом для французских окон и вышел во двор.
Вечер был тихий и теплый, в саду стрекотали цикады. Бай Ламбо разложил костер, а Сашко молча нанизывал на почерневший шумпур кусочки мяса, перемежая их кружочками помидора, колечками сладкого перца и лука. Антон пошел на соседний участок, где стояло пугало, за помидорами для салата. Ванка принес из своих запасов анисовку, и бутылка пошла по кругу. Крумов раздобрился и вынес из дому бастурму, нарезал ее тонкими, почти прозрачными пластинками.
После ужина они продолжали пить анисовку. Пили медленно, маленькими глотками, алкоголь приятно обжигал горло, снимал напряжение после тяжелой работы… Над лесом стояла ясная, круглая луна.
– Светит, – сказал Крумов, – излучает энергию. Жаль, зря пропадает.
А бай Ламбо добавил:
– Там люди есть. Летают туда по воздуху, а потом возвращаются на Землю. Мы вот сидим сейчас тут, а там, где светлее всего, может быть, ходит сейчас человек.
– Это только отсюда кажется, что светло, – сказал Антон. – А на самом деле не так… Наверное нелегко летать человеку в этом пустынном пространстве…
– Нелегко, – согласился бай Ламбо. – Мы сидим сейчас тут, у костра, а там наверху, может быть, уже живет человек. Интересно, какой он…
– Если что-то случится, – сказал Ванка, – какая-нибудь неисправность, он навсегда останется там.
– В газете писали, что половина Луны уже распродана, – вставил Крумов. – Под дачи.
– Почему бы тебе не купить там участок, – предложил ему Антон. – Позовешь нас, пробурим тебе скважину.
– Зачем мне? – сказал Крумов. – У меня есть участок здесь, на Земле. На Луне мне не надо. Знаете, есть поговорка: от добра добра не ищут…
Сашко рассеянно слушал их разговор, думал о том, что Таня не пришла и сегодня. Он уж забыл, когда видел ее последний раз. Вспомнил ее слова. В них была горькая истина. Ни в чем не мог ее упрекнуть и в то же время чувствовал: между ними пролегла тень, они все больше отдаляются друг от друга. Она там, а он здесь, в этом лесу… Внезапно ему захотелось бросить все и сию же минуту отправиться в город.
– Человек должен жить на Земле, – говорил в это время Крумов. – Небо не для него, там место птицам…
– Как медленно тянется время, – думал Сашко. – Скорей бы осень, сентябрь. Тогда мы поедем с Таней на море…
Там, где воздух прозрачный, а вода зеленая, там все встанет на свои места. Они будут наедине друг с другом, и никто не будет им мешать. Они будут гулять по пляжу и по узким несебрским улочкам, ужинать в маленьких ресторанчиках, есть жареную рыбу и пить из глиняных кувшинов вино. В свете осеннего солнца тень, которая пролегла между ними, исчезнет, растает, они будут только вдвоем, и все станет так, как прежде, – просто и ясно.
Он посмотрел на яркую луну, о которой говорили его приятели и Крумов, а потом снова стал думать о Тане:
– Она права. Может быть, в отношении только себя, а может, и нас обоих… Скорей бы наступил сентябрь…
Из леса повеяло прохладой. Воздух стал влажным, неприятным. Они еще немного посидели у костра, от которого остались лишь тлеющие угли и пепел, и пошли спать.
Устав за день, уснули глубоким сном.
Ночь спустилась над дачной зоной, над садами и огородами. Кругом тихо, темно, и только окно Крумова все еще светится. Крумов нервно шагает по комнате, что-то считает, что-то обдумывает, что-то чертит…
Наконец, гаснет и его окно. Крумов засыпает, неспокойно ворочается во сне.
В кронах деревьев царит покой, и если изредка ветви покачиваются, то не от ветра, а от того, что на них садились птицы. В августе в этих местах безветренно, особенно в начале месяца. Жара стоит над лесом, над покрытыми лишайником скалами, на которых неподвижно сидят молодые ящерицы, над зарослями ежевики и дачным пригородом с его красными черепичными крышами, недостроенными домами, над дачей Крумова с верандой и оранжевым навесом, над клубникой, над уже созревшими помидорами и над персиковыми деревьями.
Дача покачивалась в мареве раскаленного воздуха, покачивалось и пугало в соседнем дворе, поднималось вверх и потом опускалось на землю, шляпа с фиалками отделялась и плыла в воздухе…
– Тя-яни! – послышался снизу голос Сашко.
Бай Ламбо и Антон осторожно крутят ручку ворота, веревка наматывается на блестящий, словно отполированный, вал, покрывая его витками, ворот скрипит, и ведро, наполненное землей, медленно поднимается наверх.
Они нашли воду.
Неделю назад достигли водоносного слоя. Разобрали бур. Встали на свои места дорога и старый дубовый лес, веранда с оранжевым навесом и груши, железная калитка и пугало с фиалками, бульдозер и закрытые ставни соседней дачи с прорезанными в них сердечками. Крумов счастливо улыбался и достал из всегда запертого на ключ шкафа бутылку водки, не пожалел и бастурмы, сделал салат из помидоров. Приехал и товарищ Гечев. Пили за здоровье хозяина дачи, за воду и за огород, который теперь будет давать богатые урожаи. Ванка спел три песни, грустные, но никто не обратил на это внимания, потому что Крумов снова открыл шкаф и, скрепя сердце, достал еще одну бутылку водки…
– Счастливый ты человек, Крумов, – говорил товарищ Гечев. – Везет тебе. Вот и вода у тебя уже есть. Другим бурим целый месяц и не можем найти.
– Счастливый, действительно счастливый, – соглашался Крумов. – Но, как говорится, всяк своего счастья кузнец.
