который в полумраке, царящем в комнате, напоминал вожака бойскаутов. Еще на стенах были беспорядочно расклеены фотографии играющих щенков и зевающих котят.
– У вас может быть собственное мнение, а я останусь при своем, – сказала миссис Денглер. Она сделала шаг вперед, и Майклу показалось, что глаза ее за стеклами очков зловеще блеснули.
– Извините, – произнес Майкл. Андерхилл загадочно улыбался то ли миссис Денглер, то ли картинкам и фотографиям, едва видимым в темноте. – Вы сказали... ваша работа?
Женщина заметно расслабилась и опять отступила назад.
– Мои виноградные кисти. Вы ведь смотрели на них.
– О, – сказал Пул. Так это были виноградные кисти. Приглядевшись, Пул увидел, что пурпурные шарики действительно были наклеены на ткань в форме гроздей.
– Очень мило, – сказал он.
– Так всем всегда казалось. Когда у моего мужа была своя церковь, некоторые из наших прихожан покупали мой виноград. И все всегда говорили, что очень красиво. Они так причудливо преломляют свет.
– Красиво, – еще раз похвалил Пул.
– А как вы их делаете? – спросила Мэгги.
На этот раз улыбка женщина была довольно искренней, почти что смущенной, как будто она осознала вдруг, что слегка перехвалила свой виноград.
– Вы можете сделать это сами. – Миссис Денглер уселась на табуретку. – В сковородке. Я всегда пользуюсь растительным маслом “Вессон”. Можно и на сливочном, но оно подгорает и брызгается. Мой муж все делал на сливочном масле, просто был на этом помешан. Но вы, милочка, лучше используйте “Вессон”, и тогда шарики трескаются как раз так, как нужно. Это то, чего никто не хочет понимать, особенно в наши дни. Но вы должны все делать правильно.
– Значит, вы как бы жарите мрамор? – переспросила Мэгги.
– Что ж... пожалуй. Вы используете сковородку и растительное масло. И держите их на маленьком огне. Тогда они трескаются одинаково, а это главное. Потом вы вынимаете их из сковородки и держите несколько секунд под холодной водой. Это их как бы закаляет. И приклеиваете на ткань. Буквально по капельке клея на каждый. И вот у вас уже панно. Навечно, на все времена. – Она посмотрела на Мэгги и еще раз произнесла: – Навечно. Как слово Божье. На каждое нужно двадцать четыре шарика. Чтобы получились, как живые. А в каком-то смысле они даже лучше живых.
– Такие одинаковые, – сказала Мэгги.
– Вот именно. Это очень важно. С мальчиками, знаете ли, ничего не добьешься с первого раза. Можно делать все что угодно, но они сопротивляются. – Лицо ее помрачнело.
Мэгги моргнула и сказала, что да, конечно.
– Эти мужчины тоже считают себя христианами, но они лишь притворяются, а меня не проведешь. Я почуяла от них запах пива. А настоящий христианин не пьет пиво. Мой Карл ни разу не брал в рот ни капли спиртного. И Мэнни тоже. По крайней мере, пока он не уехал из дома в армию. – Она взглянула на Пула так, точно он нес персональную ответственность за все ошибки ее сына. – И никогда не путался с дурными женщинами. Мы вбили это в него. Он был хорошим мальчиком, настолько хорошим, насколько мы смогли его сделать. И учитывая, откуда и как он появился. – Еще один угрюмый взгляд на Пула, как будто он знал и об этом тоже. – Мы заставили этого парня работать, и он работал, пока не оказался в армии. Школа есть школа, сказали мы, но работа – это твоя жизнь. Труд мясника благословлен Господом, но учение придумал человек, так же, как и чтение всех книг, кроме одной.
– Он рос счастливым ребенком? – спросил Пул.
– Дьявол печется о счастье, – сказала миссис Денглер, и лицо ее как бы потухло. – Вы думаете Карл заботился о таких вещах? Или я? Эти вопросы всегда задают другие. А теперь скажите мне кое-что, доктор Пул, и я надеюсь, что вы скажете мне правду. Наш мальчик пил спиртное во время службы? И опускался ли он до того, чтобы путаться с грязными женщинами? По вашему ответу я пойму, что за мужчина из него получился, а также, что из себя представляете вы сами. Плохой мрамор плохо обжаривается. Плохой мрамор в огне рассыпается на кусочки. И его мать тоже была плохой. Скажите мне, ответьте на мой вопрос или можете покинуть мой дом. Я впустила вас в дом, хотя вы не судья и не полицейский. И мое мнение ничуть не хуже вашего, если не намного лучше.
– Конечно, – сказал Майкл. – Нет, я не помню, чтобы ваш сын когда-нибудь выпивал. И он остался... как вы бы это назвали, целомудренным.
– Да, да. Это я знаю точно. Мэнни остался целомудренным. Тем, что я называю целомудренным, – добавила она, кинув на Пула ледяной взгляд.
Пулу стало интересно, как это она могла знать об этом до того, как он сказал ей, а если она знала, то зачем понадобилось спрашивать.
– Мы хотели бы рассказать вам кое-что о вашем сыне, – сказал Майкл, чувствуя, что слова его звучат как-то неуклюже.
– Говорите, – сказала Хельга и опять воспользовалась своей таинственной внутренней силой, чтобы изменить и собственное лицо, и атмосферу в комнате. Казалось, она беззвучно вздохнула, после чего и ее грузное тело, и воздух в комнате стали казаться тяжелее. В воздухе как бы висело ожидание. – Вы хотите рассказать – рассказывайте.
– Мы оторвали вас от работы, миссис Денглер? – спросила Мэгги. На лице Хельги засияла довольная улыбка.
– Я выключила плиту. Это может подождать, раз вы здесь. Знаете, что я думаю? Мы воспитывали Мэнни больше, чем делают большинство родителей. И некоторым наплевать на то, что мы делали. И не надо верить тому, что говорят. Маффин-стрит – особый замкнутый мир, как и любая другая улица. А теперь говорите.
– Миссис Денглер, – начал Андерхилл. – Ваш сын был потрясающим человеком. Он был настоящим героем под огнем, и больше того, он умел сочувствовать и был очень изобретателен...
– Ваши мысли текут не в том направлении, – прервала Тима миссис Денглер. – Вы хотите сказать, что он придумывал разные вещи? А разве это не часть общей беды? Если бы он не изобретал эти вещи, разве попал бы под суд?
– Я не стану отрицать, он попал под трибунал, – сказал Тим. – Но не думаю, что вы можете обвинять его в этом.
– Воображение надо обуздывать. Вы ведь говорите о воображении. Этому надо положить конец. Это единственное, что я знаю. И Карл это тоже знал. До самого последнего своего дня. – Она повернулась, почти что разнервничавшись, чтобы еще раз взглянуть на виноградные гроздья, состоящие из шариков, каждый с одинаковым огоньком внутри. – Что ж, продолжайте. Вы ведь этого хотите. Вы специально приехали сюда, чтобы рассказать.
Майкл рассказал о Долине Дракона, и истории, которые доставили удовольствие Джорджу Спитални, сначала никак не затронули Хельгу Денглер, а потом, казалось, повергли в ужас. Ее бледное лицо сделалось ярко-розовым, и она кинула на Пула взгляд, в котором сверкал уже отнюдь не ужас, а самая настоящая злость.
“Пожалуй, хватит рассказов и историй”, – подумал он.
– Поведение Мэнни было из ряда вон выходящим, и он передразнивал своего офицера. Поведение не должно быть из ряда вон выходящим, и офицеров надо уважать.
– Вся ситуация была из ряда вон выходящей, – вмешался Андерхилл.
– Так всегда говорят, когда ищут себе оправданий. Где бы ни был этот мальчик, он должен был вести себя так, как на Маффин-стрит. Гордыня – грех. Мы бы наказали его за это.
Несмотря на то, что между ними сидела Мэгги Ла, Пул чувствовал, как грустно Тиму Андерхиллу и как вскипает постепенно его злость.
– Миссис Денглер, – сказала Мэгги. – Вы только что сказали, что Мэнни был хорошим мальчиком, особенно если вспомнить, откуда он взялся.
Старуха подняла голову, как животное, принюхивающееся к ветру. За круглыми очками засияло
