Коко

несколько сот миллионов долларов.

Миссис Мартинсон, урожденная Барбара Хартсдейл, выпускница Академии Франсез и Брин Маур- колледжа, долгое время являлась довольно заметной фигурой в социально-культурной жизни города. Ее дед, Честер Хартсдейл, кузен поэта Т.С.Элиота, основал сеть универмагов “Хартсдейл”, пятьдесят лет удерживавшую лидирующую позицию в своей отрасли в западных штатах. После Первой мировой войны Хартсдейл был послом США в Бельгии. Чету Мартинсонов хоронила их многочисленная родня: брат мистера Мартинсона – Керкби, сестра – Эмма Бич, постоянно проживающая в Лос-Анджелесе, братья миссис Мартинсон – Лестер и Паркер, руководящие дизайнерской фирмой “Ля Бон Ви” в Нью-Йорке, и трое детей – Спенсер, сотрудник Центрального разведывательного управления, постоянно проживающий в Арлингтоне, Паркер, Сан-Франциско, и Орлетт Монаган, художница, живущая в данный момент в Испании. Внуков у покойных не было.

Тино изучил фотографии двух образцовых граждан. Уильям Мартинсон оказался обладателем близко посаженных глаз и копны седых волос, обрамляющих симпатичное умное лицо. У него был вид человека, преуспевшего в этой жизни. Барбару Мартинсон засняли в тот момент, когда она смотрела куда-то в сторону с едва заметной улыбкой на губах. Вид у нее был такой, как будто ей только что пришло в голову что-то очень смешное и, скорее всего, непристойное.

На третьей странице того же номера красовался заголовок:

“ДРУЗЬЯ И СОСЕДИ ВСПОМИНАЮТ МАРТИНСОНОВ”. Пумо начал читать через строчку небольшую статью, ошибочно полагая, что ему уже известны все изложенные в ней сколько-нибудь значимые Факты. Конечно, Мартинсонов любили, ими восхищались. Естественно, их смерть явилась трагической утратой для общества. Супруги были красивы, умны и щедры. Но чего никак нельзя было предсказать, так это того, что мистер Мартинсон был до сих пор известен своим старым почитателям по псевдониму “Фафи”, которым он пользовался, сотрудничая в “Кантри Дей”. Было также сказано, что Уильям Мартинсон проявил свои замечательные деловые способности после того, как решил оставить журналистику и присоединиться к семейному бизнесу в тот момент, когда “Мартинсон Тул энд Эквипмент” переживала кризис.

“Журналистика? —удивился Пумо. – Фафи?”

В статье был подзаголовок: “Две карьеры мистера Мартинсона”.

Уильям Мартинсон, оказывается, специализировался в журналистике еще в Кэньон-колледже, а позднее получил степень магистра на факультете журналистки в Колумбийском университете. В сорок восьмом году он стал штатным сотрудником “Сент-Луис Пост-Диспэтч” и вскоре приобрел репутацию репортера исключительных способностей. В шестьдесят четвертом году, после еще нескольких престижных журналистских постов, он становится корреспондентом журнала “Ньюсуик” во Вьетнаме. Мистер Мартинсон присылал репортажи из Вьетнама до самого взятия Сайгона, после чего он стал шефом одного из отделений журнала. В семидесятом году в его честь был дан обед, на котором отмечался особый вклад Мартинсона в информационное обеспечение американцев по вопросам, касающимся войны во Вьетнаме. В особенности это касалось его репортажей о происшествии близ некой вьетнамской деревушки, поначалу показавшемся всем героическим актом...

Пумо перестал читать. Какое-то время он ничего не видел и не слышал вокруг – Я-Тук вновь ослепила его. Постепенно Тино обнаружил, что руки его как бы сами собой вынимают из аппарата кассету с информацией из Сент-Луиса.

– Проклятый Биверс, – повторял он про себя. – Чертов дурак.

– Успокойтесь, приятель, – послышался голос над головой Пумо. Тот попытался развернуть стол и так ударился при этом ногой, что наверняка заработал синяк. Потирая бедро, он поднял глаза на все того же бородатого молодого человека.

– Пума, так? – спросил тот. Тино вздохнул и кивнул.

– Вам все еще нужно это? – он протягивал Пумо еще одну стопку микрофильмов.

Пумо взял пленки и снова обернулся к аппарату. Он не понимал, на что смотрит и что ищет. Он чувствовал себя так, будто его только что ударила молния. Этот чертов Биверс, который поднял такой шум вокруг своей колоссальной работы по сбору информации, не потрудился копнуть дальше поверхности преступления Коко. Тино почувствовал, что его вновь захлестывает волна гнева.

Он с такой силой впихнул в аппарат кассету с копиями лондонской “Таймс”, что стол задрожал. Из-за перегородки, отделяющей его от соседнего монитора, послышались возмущенные возгласы.

Пумо просматривал текст, пока не нашел нужный ему заголовок: “ПИСАТЕЛЬ И ЖУРНАЛИСТ МАККЕННА УБИТ В СИНГАПУРЕ”. И подзаголовок: “Приобрел известность во время войны во Вьетнаме”.Клив Маккенна занял первую страницу “Таймс” двадцать девятого января восемьдесят второго года, через шесть дней после своей смерти и через день после того, как был обнаружен его труп. Маккенна работал на агентства “Рейтор” в Австралии и Новой Зеландии в течение десяти лет, затем перебрался в сайгонское отделение, где быстро приобрел известность. Он был первым английским журналистом, освещавшим блокаду Хе-Санх, события в Май Лей и военные действия в Хью, и был единственным английским журналистом, побывавшим в Я-Тук непосредственно после событий, вызвавших расследование военного трибунала и последующее признание невиновными двух американских солдат. Маккенна расстался с журналистикой в семьдесят первом году, вернувшись в Лондон, чтобы написать первый из серии приключенческих триллеров, сделавших его одним из самых известных и преуспевающих авторов.

– Он был в том чертовом вертолете, – вслух произнес Пумо. Клив Маккенна был одним из пассажиров вертолета, доставившего репортеров в Я-Тук, Уильям Мартинсон был в том же вертолете и французские журналисты, наверняка, тоже.

Тино поменял кассету на другую, с французской периодикой. Пумо не понимал по-французски, но слова “Вьетнам” и “Я-Тук” в одной из статей на первой странице “Экспресс” читались одинаково по-английски и по-французски.

Сбоку кабинки Пумо появилась огромная голова с карими глазами за стеклами огромных очков в серой оправе.

– Извините, – произнесла голова, – но если вы не в состоянии контролировать себя и свой словарь, я буду вынужден попросить вас удалиться.

Пумо захотелось ударить этого высокопарного осла. Тем более что на нем был галстук-бабочка, напомнивший ему о Гарри Биверсе.

Нимало не сомневаясь в том, что на него смотрит весь кабинет микрофильмов, Пумо взял со спинки стула пиджак, сдал у стола пленки с микрофильмами и вышел из кабинета. Тино сломя голову сбежал по лестнице и выбежал за дверь библиотеки. Падал снег.

Пумо шагал по улице, засунув руки в карманы, в твидовой кепке из какой-то банановой республики на голове. Было очень холодно, и это успокаивало. В такой холод, когда все думали только о том, как бы скорее добраться до дома, практически исключалась возможность нападения на улице.

Пумо попытался вспомнить лица репортеров, побывавших в Я-Тук. Это была только часть более многочисленной группы, прибывшей в Кэмп Крэнделл из дальней провинции Кванг-Три, гдеони осматривали места сражений, дабы поведать человечеству об ужасах Вьетнама. После того как журналисты выполнили обязательную программу, они могли выбрать для второстепенных историй не столь знаменитые места. Большая часть группы решила послать эту возможность к чертовой матери и вернулась в Сайгон, где можно было спокойно шататься по барам и курить опиум. Все телерепортеры отправились в Кэмп Эванс, чтобы потом добраться до Хью, где можно было стоять на красивом мосту на фоне живописного пейзажа, подняв к губам микрофон, и вещать миру: “Я говорю с вами, стоя на берегу реки Паудер, протекающей через древний город Хью, история которого исчисляется столетиями”. Из них некоторые застряли в Кэмп Эванс, ожидая случая, пролетев несколько миль на север, написать захватывающие репортажи о прибытии вертолетов в зону высадки Хью. И совсем небольшая горсточка журналистов решила посмотреть, что же все-таки случилось в деревне под названием Я-Тук.

От посещения журналистов у Пумо осталось лишь воспоминание о том, как все эти репортеры в пижонски скроенной полувоенной одежде окружили вполне довольного собой Гарри Биверса. Они напоминали свору собак, лающих друг на друга и судорожно заглатывающих перепавшие им куски пищи.