несколько секунд он превратился в крутящуюся облатку, корочку, крошку…
– Вот что делает концентрированная кислота, – сказал Мьюллен. – Когда-то в начале тридцатых у города возникла блестящая идея использовать Живодера в качестве вспомогательного средства уничтожения городского мусора в этой части Хэтчтауна. Было отдано распоряжение, но дело вдруг застопорилось, а потом власти, как это обычно происходит, публично объявили об отказе. Как бы там ни было, именно сюда привел вас тогда Эрл Сойер. Он сдвинул в сторону дверь, вошел, вы вошли следом, и тогда он достал нож. Вы бросили свои папки – вот здесь. – Мьюллен провел каблуком черту на земляном полу. – Вступили с ним в борьбу. Не ведая, что может случиться, вы столкнули его в Живодера. Прощай, Эрл. Поскольку у нас нет трупа, это лучшее, что мы можем придумать. Сработает. Никто и пальцем не пошевельнет, чтоб найти его тело. Надо еще придумать, кто из местных привел вас сюда, потому что самостоятельно вы никогда бы не нашли его. Большинство эджертонцев слыхом не слыхивали о Живодере, а три четверти тех, кто слыхал, считает, что это сказки. Ночь еще не кончилась – давайте обдумаем детали.
Мьюллен привел меня обратно в дом Сойера и велел забрать себе дневник:
– Я его не видел. С этого момента его не существует. Перешагивая через горы мусора, я подошел к столу и взял тетрадь.
– Что теперь?
– Отправляйтесь в «Медную голову» за фотографиями. Затем я отвезу вас в управление, где вас будут допрашивать – боюсь, до утра. Запомнили свои «строчки»?[68]
– Думаю, да, – кивнул я.
– У нас найдется время все повторить. Что бы вы хотели сделать до поездки в участок?
– Мне, наверное, стоит позвонить К. Клейтону Кричу.
– Стоит – и вам, и Стюарту Хэтчу.
Заперев дверь черного хода, Мьюллен погасил свет в этой норе – зловещей пародии на человеческое жилище.
129
В комнате для допросов, где лейтенант Роули как-то уверял меня, что является моим лучшим другом, перед аудиториями, насчитывавшими от двух до полудюжины слушателей, я подробно излагал легенду капитана Мьюллена – вновь и вновь, как проигрыватель с автоматической сменой дисков, как Шехерезада, знавшая лишь одну сказку и раз за разом повторявшая ее, пока той сказке не поверили. Передо мной, выказывая любопытство, подозрительность, безразличие либо откровенную скуку, менялись женщины и мужчины – сотрудники полиции в деловых костюмах; люди в форме на два поколения старше меня, смолившие сигарету за сигаретой и с выражением усталого цинизма во взгляде изучавшие стол; ответственный работник из мэрии; представительница пресс-службы Управления полиции города, постоянно поправлявшая прическу и подмигивавшая большому, прозрачному с той стороны зеркалу; шеф полиции Эджертона, посоветовавший мне получить номер телефона, не внесенный в телефонный справочник; и двое не представившихся мужчин с лицами цвета пергамента, похожих на кремлевских функционеров, которым предопределено в скором времени избавить выставку фотографий членов правительства от своих портретов. Всем этим людям я пел песню капитана Мьюллена, и почти все это время капитан Мьюллен наблюдал за моим выступлением, сидя в углу комнаты.
Вскоре после восхода солнца я был объявлен «находящимся под защитой полиции свидетелем», или что-то вроде этого, и препровожден в камеру. Лязг железной двери разбудил меня в семь тридцать утра. С неизменным видом человека, получившего удовольствие от освежающей прогулки через кладбище, в камеру неспешно вплыл К. Клейтон Крич, великолепный в своем старом сером костюме и старой серой фетровой шляпе. Он с достоинством нес черный кейс. Усевшись в изножье койки, Крич внимательно посмотрел на меня взглядом, едва ли не сочувствующим.
– Благодарю вас за рекомендацию мистеру Хэтчу, – начал Крич. – Со Стюартом мы встречаемся во второй половине дня, но я сделаю все, что в моих силах. Могу обрадовать вас тем, что очень скоро вы покинете эту дыру. – Неуловимым движением он устроился поудобнее. – Согласно официальной версии, вы избавили Хэтчтаун от социально опасного элемента и оказали максимальное содействие полиции.
– Приятно слышать, – сказал я. – А согласно неофициальной?
– Кое-кто из местных синих мундиров[69] высказывает подозрения относительно неизвестного, подменившего те фотографии пятью портретами Эндрю Джексона. Мне больно говорить вам об этом.
– Понимаю, – сказал я.
– Однако наше беспокойство могут рассеять два позитивных факта. Первый: неспособность этих джентльменов – в связи с поддержкой, оказанной вам шефом нашей полиции, – дать какой-либо ход упомянутым выше подозрениям. Второй: мистер Стюарт Хэтч не оспаривает вашего утверждения о том, что вы являетесь незаконнорожденным сыном его дяди Кордуэйнера. По всей вероятности, фотографии, которые вы предоставили нашим представителям правопорядка, являются неопровержимым доказательством вашей правоты.
– Стюарт всегда это знал, – сказал я.
– Что бы мистеру Хэтчу ни было известно или неизвестно, к настоящему нашему с вами разговору это отношения не имеет.
Я вытянул ноги и привалился спиной к стене.
– Что ж тогда имеет отношение?
– Признание мистером Хэтчем того, что он знал прежде. После неудачной попытки миссис Хэтч оказать мужу поддержку во время следствия против него Стюарт больше не хочет оспаривать ваши претензии на наследование траста – доверительной собственности семьи.
–
– В данный момент мы говорим о «претензии», подразумевая ваше «право на иск», а не «потребность» либо «притязание».
