Ауд повернулась к нему затылком.
— Как там моя прическа?
— Кривовата немного.
— Ничего, сойдет. Ты его очень любил, да? Дядю твоего?
— Да.
— Я тебе очень сочувствую. Ты же знаешь, у меня прошлой зимой мама умерла. Я хорошо понимаю, что такое потерять единственного человека, который… В общем, вот.
Она разгладила подол и отвернулась.
— Мне надо идти собираться. Отец ждет.
Халли сказал:
— Слушай, я это… Я тебе тоже очень сочувствую.
Она улыбнулась. Глаза у нее блестели.
— О, я все время хожу на гору и разговариваю с ней. Сижу у кургана, приношу ей цветы… Все лучше, чем торчать дома с папочкой и тетей, у которых только и разговоров, что о замужестве. Но все равно…
Тут Халли нахмурился.
— Ты ходишь к курганам? А как же троввы?
Ауд пренебрежительно надула щеки.
— Ну, за курганы-то я не выхожу и по ночам там не бываю… Но даже не в этом дело. Вот ты, Халли Свейнссон, знаешь кого-нибудь, кто видел живого тровва?
— Да я их сам видел! Ну, почти.
— Нет, Халли, когда я говорю «видел», я имею в виду — видел своими глазами, а не обмочился с перепугу, когда ветер завыл в курганах или заяц выскочил из кустов!
Халли выпрямился.
— Не далее как две недели назад я был на хребте, на дальнем пастбище. Там есть место, где стена обвалилась. Одна овца заблудилась и забрела за линию курганов. И ночью, — он понизил голос, его круглые глаза стреляли по сторонам, не прячется ли кто в темном коридоре, — ночью я услышал ее вопли. А на рассвете я увидел, что с ней стало. Ее растерзали на куски!
Ауд невежливо зевнула.
— У меня просто дух захватывает от ужаса. Ты прирожденный сказитель. И что же было дальше?
— Э-э… ну, все.
— Как? Это и есть вся история? Знаешь, есть такое слово: волки!
Халли фыркнул.
— Это же было на троввских пустошах!
Ауд закатила глаза.
— Вот ты когда там жил, ты волков видел?
— Ну да, видел издалека.
— А орлов?
— Видел.
— Так почему ты думаешь, что овцу убили троввы, когда есть более простое и очевидное объяснение? Зачем делать мир сложнее, чем он есть? — Ауд приметно оживилась. — Если у меня, например, зад зачесался, я же не думаю, будто это меня тровв укусил. Я найду какое-нибудь объяснение попроще. Ой, клянусь кровью Арне, это мой батюшка!
Из чертога доносился голос Ульвара Арнессона, подзывающего дочь.
— Пора ехать, а у меня вещи не собраны! Ладно, скоро встретимся, если повезет, — твоя матушка ведь пригласила меня зимовать у вас. Но если до тех пор будешь проезжать мимо Дома Арне, не стесняйся, заходи в гости! Пиво-то у нас точно лучше, чем тут у вас подают.
Она улыбнулась ему в последний раз, махнула рукой и исчезла за дверью. Растерянно моргающий Халли остался один в пустом коридоре.
Два дня тело Бродира лежало на плетеных носилках в центре чертога. Халли не ходил прощаться с дядей. Он уже видел его мертвым, это зрелище впечаталось ему в память.
На третье утро, когда над землей все еще висел туман, во дворе собралась погребальная процессия. Как и на любых похоронах, долгом Арнкеля было возглавить шествие на вершину горы. Теперь он стоял на крыльце чертога и возился с пряжками плаща. Стоявшие позади него Халли, Лейв и Гудню смотрели, как другие мужчины Дома выходят из своих хижин. Кто нес кирку, кто мотыгу, кто лопату. Грим-кузнец обходил людей, проверял лезвия орудий. Некоторые он уносил в кузню, чтобы наточить; из кузни доносился приглушенный скрежет точильного камня.
Посреди мощеного двора лежал на носилках Бродир, укутанный в погребальные пелены. На вторых носилках должны были нести главный камень для кургана.
Люди переговаривались шепотом, лиц было не видно под капюшонами, пар изо ртов клубился в воздухе. Все прятали руки в рукава курток и притоптывали башмаками, точно застоявшиеся лошади. Арнкель ждал. Вот со стороны бойни, куда накануне вечером отвели годовалого барашка, показалась мать Халли в сопровождении Эйольва и еще одного слуги. Они шли медленно. Каждый нес кусок мяса, завернутый в шкуру; свертки передали носильщикам, которые уложили мясо на носилки рядом с камнем.
Наконец из кузницы вышел Грим и вынес кусок кованого железа, не длиннее его предплечья. То был меч Бродира, который должен был помочь ему защищать долину. Меч положат ему на грудь, прежде чем завалить тело камнями. Арнкель сунул меч в свой мешок.
Люди из Дома Свейна молча смотрели из окон и дверей, как Арнкель и Грим взвалили на плечи первые носилки. И цепочка мужчин потянулась со двора к воротам, ведущим на гору. Они не тратили лишних слов: нужно было вырыть яму и возвести курган до наступления темноты. Работа предстояла нелегкая.
Вскоре после этого, умываясь и одеваясь, Халли забрасывал Катлу вопросами:
— А для чего мясо?
— Ну ты же знаешь! Подними руки. Мясо бросят на пустошь, чтобы получить разрешение троввов переступить границу, когда будут рыть яму. Давай-давай, не отлынивай: и там тоже вымой!
Халли равнодушно тер шею мочалкой.
— И что, троввы придут за мясом? Наши мужчины их увидят?
— Нет, конечно! Днем троввы никогда не выходят. Они дождутся темноты, мужчины к этому времени уже уйдут.
— А если не оставлять им мясо?
— Это даст троввам возможность тоже перейти Свейнову границу, и тогда нам всем конец!
— А интересно было бы посмотреть на тровва! — заметил Халли небрежным тоном.
Катла немедленно сделала множество оберегающих знаков и жестов.
— Немедленно ступай к колоде и прополощи рот водой и маслом!
Но Халли невозмутимо продолжал натягивать чулки.
— А что в этом такого плохого? Я мог бы пойти наверх, чтобы помочь с погребением, а потом остаться и подождать. Я не стану переходить границу, как тот мальчишка, про которого ты рассказывала, просто посмотрю из-за камней, как троввы придут за мясом.
Катла охнула и схватила его за запястье своей узловатой рукой.
— Это плохая мысль, Халли, и на то есть целых три причины! Во-первых, будет темно и ничего ты не увидишь. Во-вторых, стоит тебе хоть краем глаза увидеть их страшные когти, как у тебя глаза выпадут от ужаса и укатятся прочь. И в-третьих, такое неслыханное непослушание может разгневать наших благословенных предков и они тебя накажут!
— Катла, но ведь наши враги — троввы! Что мне могут сделать наши предки?
— Лучше не проверять! Предки суровы и не отличаются гибкостью мысли — может быть, оттого, что они мертвы.
— Что-то ты путаешься, няня. Нет, не надо мне домашних туфель. Дай мне башмаки.
Старушка пристально взглянула на него.
