принадлежало это тело, уже покинул его.
— Не приближайтесь, — сказал своим спутникам Лавр.
Те переглянулись.
— Кто-то хоронит здесь мертвецов? — спросили они. — Или вы, русские, бросаете трупы прямо в домах?
— Я не знаю, как это происходит сейчас, — возразил Лавр, — однако мне хорошо известно, что мы пока что не входим в похоронную команду, так что дождемся хотя бы утра.
Это было признано справедливым.
Ломиться в дом Флора не стали, потому что там все спали. Просто устроились под воротами и задремали, привалившись друг к другу.
Утром их разбудил чей-то голос, прозвучавший из-за высокого прочного забора:
— Здесь есть кто-нибудь?
Лавр вскочил:
— Да!
— Вы голодны? Подождите!
Сверху на веревке спустился узел. Лавр принял подаяние, развернул его и увидел целую краюху хлеба и горсть сушеных яблок.
— Спасибо! — крикнул Лавр. — А могу ли я видеть Флора Олсуфьича?
Смутно знакомый мужской голос спросил:
— Кто пришел к нему? Он обычно не отворяет ворот.
— Скажи ему, что пришел Лаврентий, — был ответ.
— Боже! — вскрикнули за оградой, и ворота тотчас задергались, словно живые. Наконец они распахнулись, и Лавр увидел Харузина.
— Я должен был узнать твой голос, — виновато проговорил Сергей, — но никак не ожидал, что ты придешь.
— А напрасно! — сказал Лавр. — Флор — вот он не удивится. Где один брат, там и другой. Смотри, кого я привел с собой!
Он посторонился, впуская ливонцев. Те входили, насупившись, хмурые и недовольные.
— Их ты тоже не узнаешь? Старые наши друзья, Иордан из Рацебурга и Алебранд Штрик! Встретились по дороге!
Лавр так сиял, словно явился на праздник и привез с собой дорогие гостинцы.
— У нас ведь с ними война, — растерянно пробормотал Сергей.
Поступки Лаврентия часто ставили его в тупик, но еще никогда Харузин не ощущал себя таким растерянным, как в тот момент, когда Лавр втащил во двор Флоровского дома двоих ливонцев — и это в разгар войны за Ливонию! Да еще представлял их как друзей!
Оба ливонца, немолодые, уставшие, словно запорошенные пылью, выглядели очень угрюмо. Еще бы! Оказаться в зачумленном городе. Интересно бы выяснить, как такое случилось. Не пришли же они в Новгород добровольно…
На голоса из дома вышел сам Флор. За месяц сидения взаперти загар немного сошел с его просмоленного солнцем лица, вид у него был усталый, но вполне бодрый. Завидев Лавра, он просиял.
— Я так и знал, что рано или поздно ты явишься! — объявил Флор, сбегая с крыльца и бросаясь в объятия брата. — Теперь и чума отойдет от города!
Лавр смеялся и хлопал его по плечам.
— Все такой же! Сколько детей народил, сознавайся?
— Второй недавно появился, — сказал Флор. — Дочка.
— Девочка тоже прибыток, — сказал Лавр.
— Тебе откуда знать, — фыркнул Флор.
— Значит, ты раздаешь милостыню, — задумчиво молвил Лавр, оглядываясь в сторону забора. — Каждый день?
— А они каждый день и приходят, — сказал Флор. — Хлеба в городе почти не осталось. Корабли гниют в порту. Лучшее время пропадает. Еще неизвестно, как зиму переживем.
— Ну, как-нибудь Господь управит, — беспечно махнул рукой Лавр. — Помоги мне устроить моих ливонцев.
Флор обернулся к спутникам брата, кивнул им без улыбки — он узнал, конечно, обоих рыцарей, но особенной радости от встречи не выразил.
— Зачем они здесь? — понизив голос, спросил Флор у брата.
— Хотят умереть, служа людям, — ответил ему Лавр.
Харузин, слышавший этот разговор, ощутил острый приступ недоверия.
И тут же одернул себя. Ну вот почему так трудно поверить в то, что у людей могут быть возвышенные побуждения? А если это правда? Если их христианская вера по-настоящему живая и деятельная? Ордена их больше нет, а смысл жизни таким людям требуется обязательно.
И Харузин криво улыбнулся — больше своим мыслям, нежели гостям.
Ливонцы, похоже, прекрасно понимали, о чем думают русские.
— В этом доме нам жить нельзя, — сказал Штрик. — Где в городе больница?
— На окраине на старом складе есть одна, — сказал Флор. — Туда забирают тех, кто только что заболел. Если родные не отобьют. Считают: если кого унесли на тот склад, значит, все — человек уже мертв.
— А если он остается дома? — сморщил длинный нос Иордан.
— Сам знаешь, — отозвался Флор. — Люди сейчас умирают, как мухи.
— Кто-нибудь выздоровел?
— Насколько мне известно — пока ни одного, — ответил Флор. — Но случалось, человек, заболев, проживал неделю, прежде чем отойти.
— Скоро начнутся выздоровления, — сказал Лавр. — Чума слабеет. Рад был повидаться с тобой, брат.
— Ты с ливонцами? — поинтересовался Флор. — Здесь не останешься?
Лавр покачал головой.
— Должен же кто-то ходить за больными, — сказал он почти укоризненно.
Флор кивнул, приняв упрек как должное.
— А кто-то должен остаться в живых, Лаврентий. После чумы в городе будет много работы.
— Я ведь тоже не умру, — напомнил брату Лавр с самым невозмутимым видом.
Они обнялись еще раз и разошлись. Флор заложил засов на воротах. Он знал, что Наталья стоит возле окна и смотрит на происходящее во дворе, и грустно усмехнулся: жена может не беспокоиться, он не уйдет — кто-то должен остаться в доме, чтобы защищать домочадцев, если разгромы и беспорядки начнутся в Новгороде не на шутку.
И только повернувшись ко входу в дом Флор заметил, что Харузина здесь больше нет.
Эльвэнильдо ушел вместе с Лавром и ливонцами.
Больница, наскоро устроенная на старом складе, среди товара, за которым никто больше не придет, представляла собой нечто чудовищное. Если припоминать американские сериалы, вроде «Санта-Барбары», где какой-нибудь «несчастный миллионер» серий так двадцать лежит в коме, в присутствии мигающих приборов, чистейшего белья, красивой мулатки-санитарки в голубеньком похрустывающем халатике, и периодически появляющихся в палате озадаченных детей и опечаленной «недовдовы», — ну тогда можно вообще, наверное, cpaзу застрелиться.
Однако были у Харузина и другие воспоминания. Вроде больницы «имени 25 Октября», где умерла его прабабушка. Старушка была признана «неперспективной» — ее увезли с инсультом ночью, а наутро мама и Сережа отправились ее навестить.
В длинных серо-зеленых коридорах, тускло освещенных лампочками, пыльными и засиженными мухами, сидели, бродили, лежали люди. Кровати стояли вдоль стен, на них кто-то страдал. Резко воняло мочой и какими-то химикатами (впоследствии Сереже делалось дурно в школе, если он улавливал похожий
