жизни. И при кончине века будут знамения в солнце, луне и звездах.
— Об этом в церкви не читают, — сказал Харузин почти укоризненно. — Кстати, почему?
— Книга Апокалипсис не читается на службах, — сказал Лавр, — потому что она о будущем. Потому что некоторые умники могут соблазниться и начать ее толковать, а толковать эту книгу — дело опасное и Под силу только духовно многоопытным людям.
— Бог с ним, с Апокалипсисом, — тряхнул головой Харузин. — Я все-таки хочу спросить тебя о комете.
— А что меня спрашивать? — Лавр беспечно хмыкнул. — Я не волхв, я не умею читать знаки небесные.
— Все-таки может так статься, что сия планида предупреждает нас о грядущей беде? — гнул свое Харузин, а сам про себя думал: «Просто „Муми-тролль и комета“, чудная детская сказка! Самое время зарыться в пещеру и заложить отверстие камнем. И отсидеться там.»
— Ты помнишь что-нибудь о бедствиях 1561 года? — спросил Флор, становясь более серьезным. — Напрягись! Что у вас говорили?
— Понимаешь, Флор Олсуфьич, — медленно проговорил Харузин, — вот какая ситуация… Новгороду грозит очень большая беда, и беда эта связана с тем, что у царя Иоанна сильно испортится характер.
— Уже испортился — куда больше? — возразил Флор. — Уж и Адашева сослал, и от Сильвестра отделался, стал завистлив и к людям придирается.
— Это цветочки, — сказал Сергей. — Ягодки еще впереди, подожди десяток годков, он вам покажет Ивана Грозного!
Братья переглянулись.
— Ты уверен? — спросил Лавр.
— Более чем! Вы даже не представляете себе, что здесь будет твориться! Но весь вопрос в другом: когда?
— Когда? — хором спросили близнецы.
Харузин вцепился себе в волосы.
— Вот этого ни один из нас не может вспомнить! — в отчаянии воскликнул он.
Тем временем Ливония уже перестала даже мечтать о сохранении независимости; война на западе заканчивалась, и несколько хищников, из которых главнейшими были польский Сигизмунд, шведский Эрик и русский Иоанн, принялись терзать поверженное тело этой небольшой страны.
Молодой Эрик Ваза, человек резкий и самолюбивый, ввел войска в Ревель и одновременно с тем вступил в переговоры с Иоанном. Известное дело, самый докучливый неприятель — это ближайший сосед. Из русских земель таковым соседом был для Швеции Господин Великий Новгород. Поэтому Эрик Ваза предложил Иоанну заключить мирный договор и обменяться дружескими клятвами, однако напрямую, минуя новгородцев, которые прежде ведали русскими отношениями со Швецией.
— Еще чего! — возмутились московские бояре, присланные нарочно для этих переговоров в Ревель.
— Как желаете, — отвечали им шведы, нахально осклабясь прямо в лицо иоанновым посланцам. — А то наш государь Эрик может и передумать. У него много разных интересных предложений от других королей. Ну вот король Сигизмунд, к примеру, а с ним и датский Фридерик убеждают нашего славного Эрика объединиться и идти войной на Русь. Он пока размышляет, с каким из соседей заключить союз. Послы Сигизмунда и Фридерика — в нашей столице, ждут ответа. Эрик еще ничего им не обещал.
Это прозвучало прямой и недвусмысленной угрозой, и московские бояре разволновались.
— Как же без Новгорода? — раскудахтались они, и полы их дорогих шуб заколыхались. — В Швеции и до Эрика — будь он хоть десять раз славный молодой король! — бывало немало правителей. И все они так или иначе поддерживали добрые отношения с Новгородом.
— А Эрик — не хочет! — стояли на своем шведы.
…А Петр Первый еще не народился на свет! Даже династия Романовых еще пребывает в безвестности! Что делать! Как быть? Откуда «грозить мы станем шведу», если швед покамест сам угрожает нам?..
Стали московские бояре совещаться между собой. Густав Ваза, отец ныне здравствующего государя шведского, был мудрым человеком. Каков его отпрыск — неизвестно. И решили бояре: «Юнца — припугнуть!»
Известное дело, даже если собака, на тебя напавшая, — здоровенная да злющая, стоит только хорошенько заорать на нее да ногами затопать, и собака смутится. А более всего смущают пса летящие в него предметы. Сам-то зверь ничего метнуть в недруга не в силах, вот и изумляется, вот и считает человека за высшее существо, если тот внезапно издалека запустит в него камнем.
Аналогичным образом решили отнестись московские бояре и к молодому Эрику.
Собрались они опять в Ревельской ратуше, где все переговоры велись, заполонили собой просторный зал, на некоторых — по две шубы напялено, и все шубы дорогие, собольи, а то и из одних «собольих пупков»; ни одной беличьей или куньей среди них не было. И кафтаны дорогие, из фландрского сукна и венецианского бархата, и из бархата «рытого». И пуговицы на этих одеждах так и сверкали, золотые и серебряные, ценой даже дороже, нежели сами шубы.
Один только вид иоанновых посланцев был устрашающим, а как они закричали, как затопали на шведов!
— Легко начать злое дело, да трудно его исправить — так и передайте вашему королю, неразумному Эрику! Захотел наш царь Иоанн — и взял два царства, Ливонское и Казанское! И еще возьмет, если захочет! Или вы снова утвердите грамоту отца его, Густава Вазы, или еще не доедете до Стокгольма, а война уже запылает! Не скоро угаснет она на вашей земле, так и знайте.
Люди Эрика молчали, не столько слова слушали, к ним обращенные, сколько смотрели на говорящих и ловили интонации их голосов: не проскользнет ли неуверенная нотка, не мелькнет ли неявный знак того, что лгут бояре, что далеко не так уверены они в себе и своем государе, как пытаются здесь представить?
Но не было никакой фальши в их бесстрашных речах; тряслись мелкие переплеты на дряхлых окнах ревельской ратуши; казалось, даже вялые брюквы на небогатом рынке, что аккуратненько примостился на площади, подпрыгивают на прилавках, торопясь поскорее скрыться в корзинах ревельских домохозяек.
Шведы смутились.
И полетело им напоследок — чтобы помнили:
— Хочет союза с Данией и Литвой? Да на здоровье! Пусть он станет другом хоть всех царей и королей — это не устрашит русского царя!
И старый договор был подписан в прежнем виде.
Для Новгорода — очень хорошо.
Каких же бед ожидать, коли царь настроен так решительно и вместе с тем так милостиво по отношению к Новому Городу?
Шведы, конечно, продолжали чудить и досадовать. Едва дождались, чтобы к ним явились посланцы от Новгорода. На тех досаду сорвали по-своему. Принимали их в Стокгольме из рук вон плохо. А чаво? Договор подписан, можно не церемониться. Если победителей не судят, то и с побежденных взятки гладки.
Новгородцы, конечно, жаловались царю, но до Эрика далеко, а главное — все выходки молодого шведского владыки ни на что не влияли. Мирная грамота была подписана и скреплена печатью, чего больше. А что русским во время поста предложили мяса и отказались дать хлеба и овощей… Ну так что с них взять, с бедных лютеров, они ведь о Боге плохо понимают и потому все души их, как мухи, погибнут. Об этом только вздохнуть следует да пожалеть дураков.
Глава вторая. Царская женитьба
