Он тоже им помахал. Миссис Лидия жестами приглашала их зайти.
Боб Хаултон продел руку под локоть жены:
— Мне не хочется, — сказал он, махая Лидиям другой рукой.
Джейн еще им помахала и покачала головой, потом показала жестами и молча, преувеличенно четко шевеля губами, изобразила слова: «Уви-дим-ся поз-же. На концер-те?» Покивали. Еще помахали. Пошли дальше.
— Она хорошо выглядит, — заметила Джейн. — Я даже удивилась, насколько хорошо. Должно быть, она волосы покрасила.
— А тебе хотелось туда зайти?
— Нет, — ответила Джейн. — Мне хочется посмотреть на витрины магазинов. Сегодня на улице очень хорошо. Не слишком холодно.
— А теперь давай-ка введи меня в курс событий, — сказал Боб, когда они шли дальше по улице, думая об этих Лидиях, чья фамилия на самом деле была вовсе не «Лидии», а Грейнджеры: Элан и Донна Грейнджер. Их дочь, Лидия Грейнджер, дружила со средней дочерью Хаултонов, а Пэтти Грейнджер — с их младшей дочерью. Боб и Джейн даже сейчас называли родителей девочек, друживших с их дочерьми, по имени старшей из подруг.
— Лидия уже несколько лет как разошлась с мужем. Парень ее цапнул. Этот факт, я полагаю, считается секретом.
— Как это — цапнул? Ударил?
— Цапнул. Укусил. Ну знаешь как… — Джейн дважды щелкнула зубами: щелк, щелк. — Он, кажется, был ветеринар.
— Он что — и детей тоже покусал?
— Мне не верится, что он мог и детей покусать. Их же двое. Один — гиперактивный, ни на чем не может сосредоточиться. Или как там теперь это называют, когда ребенок просто не может усидеть на месте. Лидии об этом не упоминают, так что ты не затевай разговора на эту тему. Мне в библиотеке женщина с розовыми волосами про все рассказала. Идем. Мне хочется успеть занять места у прохода.
Теперь, после сердечного приступа, Джейн всегда страшилась, что может умереть на людях. Приступ у нее случился дома, на кухне, но мысль о том, что она может упасть мертвой на глазах у чужих людей, очень ее тревожила. Много лет тому назад она оказалась свидетельницей такого происшествия: какой-то мужчина упал мертвым на тротуаре. Медики разорвали на нем рубашку, и до сего дня она не может сдержать слез, если всерьез задумывается об этом случае: такая беззащитная неизвестность, нездешность —
— А я бы предпочел сидеть где-нибудь сзади, поближе к выходу, — сказал Боб.
Джейн кивнула. Кишечник у ее мужа теперь уже не тот, что раньше. Иногда приходится покидать зал поспешнее, чем хотелось бы.
В церкви было темно, холодно и почти совсем пусто. Они отдали билетеру свои билеты и получили взамен программки, которые с некоторой неуверенностью держали в пальцах, проходя к одной из задних скамей, усаживаясь, расстегнув, но не сняв пальто.
— Посматривай на проход, чтобы Лидий не пропустить, — сказала Джейн, обернувшись.
Боб взял ее руку, принялся нервно перебирать кончики ее пальцев.
— Это Лидия некоторое время каждый конец недели ночевала у нас или ее сестра? — спросил Боб, в то время как Джейн, закинув назад голову, смотрела на потолок церкви, на огромные темные балки.
— Это Пэтти, ее сестра. Она была не такая милая девочка, как Лидия. — Джейн подвинулась поближе к мужу, прислонилась плечом. — А знаешь, Лидии ведь пришлось делать аборт в старших классах, — прошептала она.
— Я знаю. Помню.
— Помнишь? — Джейн в удивлении посмотрела на мужа.
— Конечно, — ответил Боб. — Ты же говорила, что она прибегала к тебе в кабинет с жалобами на судороги. А однажды пришла к тебе и целых два дня плакала.
— Верно, — подтвердила Джейн, успев согреться в пальто. — Бедняжка. Откровенно говоря, я тогда сразу же заподозрила, в чем дело, и очень скоро Бекки сообщила мне, что так оно и есть. Но я и правда удивлена, что ты про это помнишь. — Она пожевала губами и пару раз покачала вверх-вниз ногой.
— Как это? — спросил Боб. — Ты думала, я никогда не слушаю? А я слушал, Джейни.
Но она махнула рукой и поудобнее уселась на скамье, прижавшись к самой спинке. Потом сказала раздумчиво:
— Мне нравилось там работать.
Ей и правда это нравилось. Особенно ей нравились девочки-подростки, юные, неловкие, с жирной кожей, — перепуганные девчонки, говорившие слишком громко, или яростно щелкавшие жевательной резинкой, или пытавшиеся как можно незаметнее пройти по коридору с опущенными головами, — она их в самом деле любила. И они это понимали. Они приходили к ней в кабинет с мучительными судорогами, лежали на медицинской кушетке с посеревшими от боли лицами и пересохшими губами. «А мой папа говорит, это все у меня в голове» — такое ей заявляла не одна и даже не две, и — ах, это надрывало ей душу! Иногда она разрешала им остаться на весь день, а порой и на ночь.
Церковь начинала постепенно наполняться. Появилась Оливия Киттеридж, высокая, широкоплечая, в темно-синем пальто; за нею следовал ее муж. Генри Киттеридж дотронулся до локтя жены, показывая, что им следует занять места на ближней к Хаултонам скамье, однако Оливия покачала головой, и они сели на две скамьи ближе к первому ряду.
— Не понимаю, как он ее терпит, — тихонько пробормотал Боб, наклонившись к жене.
Они смотрели, как Киттериджи усаживаются на скамье. Оливия стряхнула с себя пальто, затем снова накинула его на плечи — Генри ей помогал. Оливия преподавала математику в школе, где работала Джейн, однако они редко встречались и редко имели возможность сколько-нибудь долго поговорить друг с другом. Оливия держалась так, будто считала себя всегда и во всем правой, а Джейн старалась держаться от нее подальше. Сейчас, в ответ на слова Боба, Джейн лишь пожала плечами.
Повернувшись лицом к проходу, Джейн увидела, что Лидии поднимаются по ступенькам, ведущим вдоль задней стены на галерею.
— Ах, вон же они, вон Лидии! — воскликнула она. — Мы так давно с ними не виделись! Она прекрасно выглядит.
Боб крепко сжал ее руку и прошептал:
— Ты тоже.
Появились оркестранты в черных костюмах и расселись впереди, у кафедры проповедника. Поправили пюпитры, расположили ноги под углом, приподняли подбородки, воздели смычки, и послышались дисгармонические звуки настраивающегося оркестра.
Джейн тревожило то, что ей известно нечто такое о Лидии Грейнджер, чего может — даже теперь! — не знать миссис Лидия. Это было как-то неприлично, вроде ты непрошено вторглась в чужую жизнь. Но ведь в конце концов такие вещи становятся кому-то известны. Если работаешь школьной медсестрой, например, или библиотекаршей с розовыми волосами, в конце концов узнаёшь, кто вышел замуж за алкоголика, у кого дети обделены вниманием и страдают нервным расстройством (отчего это и случилось на самом деле), кто швыряется тарелками, а кто ночует на медицинской кушетке. Ей не хотелось думать о том, что здесь, в церкви, могут быть люди, которым известно о ее детях что-то, чего она сама о них не знает. Джейн быстро наклонилась к мужу и шепнула:
— Надеюсь, здесь в церкви нет никого, кто знал бы о моих детях такое, о чем не знаю я.
Но уже началась музыка, и Боб только подмигнул ей в ответ — медленно и ободряюще подмигнул одним глазом.
Когда играли Дебюсси, он заснул, скрестив на груди руки. Взглянув на мужа, Джейн почувствовала, как полнится ее сердце музыкой и любовью к нему, к этому мужчине, сидящему рядом с ней, к этому старому(!) человеку, которого всю жизнь преследовали его детские проблемы: его мать вечно злилась на него. В его лице даже сейчас она могла разглядеть того маленького мальчика, стремящегося быть незаметным, всегда боящегося чего-то: даже в этот момент, когда он заснул на концерте, в его лице
