Это одно из самых древних поселений на Двине, в летописях упоминается раньше Москвы. Здесь жило племя чуди — тоймичи (по летописи — «тоймици»), родственное современным коми и удмуртам. В XIII веке городки этого племени называли «тоймокары», а на языке коми «кар» — город, удмуртов — «городище». В Удмуртии есть река Тойма. По Уставной новгородской грамоте 1137 года Тойма платила десятину новгородскому епископу. При Иване IV здесь была учреждена «земская изба». Она вершила суд над простыми людьми, вела торговые дела, раскладку и сбор податей и повинностей среди населения.
В XIX веке Верхняя Тойма — волостное село. В 1859 году в нем числилось шесть дворов с 55 жителями, две церкви, училище и удельный приказ. Село окружали деревушки Ермолинская, Ручьевская, Горка, Сумарокове, Савинская Бармиха (ныне Усть-Паленьга). Некоторые из них входят теперь в районный центр.
В глубокую древность ушло время племени тоймичей, в далекое историческое прошлое отошли земские избы, а удельный приказ под другим названием остался в памяти живых свидетелей властвования на тоемской земле удела, перечеркнутого только социалистической революцией.
На подходе к пристани Нижняя Тойма на высоком берегу в окружении старых деревьев виден дом не крестьянского типа. До революции здесь жил удельный барин. Так в народе называли чиновника, управляющего удельным имением. В районе Верхней и Нижней Тоймы, Борка, Двинского Березника и по Ваге из государственных лесов в XVIII веке были выделены имения царскому двору, которыми ведал департамент уделов министерства двора. Отсюда и название — удельные имения.
На усадьбе Красная Горка в Нижней Тойме было 23 строения. Кроме барского, стояли дома урядника и писаря, амбары, скотные дворы, сараи, баня… В барском доме — девять комнат с двадцать одним окном. Большую часть года в нем жили двое — барин с женой. Обслуживали их повар, три прислуги и дворник. Сын одной из служанок Федор Кузнецов помнит, как барыня чистоту полов проверяла белым носовым платком и придирками вгоняла служанок в слезы.
В литературе, освещающей положение крестьян на Севере, обычно подчеркивается, что здесь не существовало помещичьего крепостного права, деревня не была так задавлена, как в губерниях, где это право сохранялось до 1861 года, а помещичья кабала оставалась и позднее.
В южных уездах Вологодской губернии, где были дворянские имения, удел в период крепостного права покупал крестьян. Так у помещицы Межаковой купил «464 мужских души с женами, детьми, внучатами, с наличными и беглыми, с их крестьянским имуществом, строением, со скотом мелким и рогатым, с хлебом стоячим, молоченым и в землю посеяным», Правда, на Двине большими безлюдными площадями лесов владели графы Строгановы и княгиня Шаховская, но в первой половине XIX века они продали лесные владения уделу.
Двинские села не знали дворянина-землевладельца. Здесь не было помещичьих сельскохозяйственных имений и уделу не у кого было покупать крестьян в собственность. Это верно. Но если ограничимся признанием только этого бесспорного факта, то положение двинских удельных крестьян представим в явно розоватом свете. Здесь властвовал первый помещик Российской империи — царский двор. Его лесные имения окружали многие деревни, в состав имений входила и часть сельскохозяйственных угодий, в которых нуждались земледельцы. Удельные крестьяне несли большие тяготы налогов и поборов. Об этом рассказывают документы Вологодского архива.
На противоположном Нижней Тойме берегу Двины находятся деревни Афанасьевского сельсовета с центром в селе Вознесенском. В удельные времена здесь был Афанасьевский удельный приказ. На крестьян приказа в 1850 году было наложено сборов «за тягловые 118
участки и запасные запашки» 8604 рубля 85 копеек. Кроме того, «оброчных» по 2 рубля 58 копеек с 1021 души, состоящей на оброке — 2634 рубля 18 копеек. Брали еще за мельницы, за ловлю рыбы. Всего 1 1239 рублей 86 копеек.
Взяты деньги за землю, получен оброчный сбор, казалось бы, и все. В расчете с уделом! Далеко не так. С каждой души еще взыскивалось по 95 копеек «на устройство путей сообщения», 28 копеек — «на общие повинности по губернии», 16 копеек — «на составление вспомогательного капитала», 9 копеек — «на содержание полиции», 4 копейки — «на устройство присутственных мест и тюрем», 8 копеек — «на государственные и губернские частные повинности». По этой раскладке при-считывалось с оброчных 1633 рубля 60 копеек.
Всего афанасьевские оброчные удельные крестьяне в год заплатили 12873 рубля 46 копеек. На душу приходилось более 12 рублей. При урожайности и ценах на хлеб по тем временам надо было отдать с душевого надела почти половину урожая. Уплата хлебом обрекла бы семью на голод. Расплачивались с уделом деньгами от неземледельческих заработков. Как только выпадал первый снег, многие уходили на всю зиму в лес, занимались смолокурением. Спрос на смолу был большой, она шла на экспорт. Правда, солидная доля заработка попадала в карман богатеев — скупщиков смолы. Афанасьевцы работали и на постройке барж, необходимых для транспортировки смолы. Некоторые в поисках заработка уходили пешком за тысячу верст в Петербург.
Аппетит удела на поборы не знал предела. Приехал, например, удельный чиновник Ламанский с писцом в Афанасьевский приказ — и взыскано с крестьян 51 копейка прогонных и 3 рубля 56 копеек порционных. Содержание приезжих чинов за счет крестьян однажды вызвало бунт в соседней Пучуге. Приезжего землемера не выпускали, пока он не расплатится за «хлеб, квас, молоко, яйца, петухов и рябчиков, картофель и лук, вино», израсходованные на него за дни пребывания в селе.
Многие не могли рассчитаться с уделом по разнообразным налоговым платежам и за лес, срубленный на постройки и на дрова. Удельный старшина Дудоров спрашивал начальство «неблагоугодно ли будет взыскать с Алексея Пилицына через продажу имения» (имущества). За долги неплатежеспособного домохозяина отвечали однодеревенцы. Так, сообщал старшина, у Андриа-на Пономарева «никаких средств к взысканию не предвидится, кроме как с мирского общества, к коему он принадлежит».
Да, удельные крестьяне современных Верхнетоемско-го и Виноградовского районов не знали помещичьего крепостного права. Их не выменивали на борзых щенков, не проигрывали в карты. Они не были прикреплены к земле и могли отлучаться в города на заработки. Но гнет от поборов и платежей ставил их в тяжелое экономическое положение. Они были бесправны.
Управляющие удельными имениями в дореформенный период (до 70-х годов прошлого века) занимались не только пополнением казны царского двора, но вмешивались во многие стороны деревенской жизни.
Удельные конторы давали старшинам приказание: «не бывших у исповеди и святого причастия непременно понудить к выполнению сей обязанности». В архиве имеются «дела» удельных контор и о ремонте церквей, и уголовные дела о грабеже и изнасиловании, и брачные дела. Так, «крестьянская девка Авдотья Мякишева» была оштрафована на 39 рублей 96 копеек «за выход самовольно в замужество».
Удельное ведомство, полновластное в решении разнообразных вопросов, проявляло беспомощность и классическую волокиту в разрешении споров между деревнями о пользовании землей. Это и понятно: вражда крестьян между собой за пользование землями отвлекала их от борьбы с царским уделом — главным виновником нужды.
Спор между пучужскими и борокскими крестьянами о владении островом Хохлы тянулся почти двадцать лет. Пучужане посылали ходока Федорова к министру царского двора. Из Петербурга он вернулся ни с чем. Наотрез отказалась разбирать спор между Пучугой и Бор-ком и Межевая канцелярия, указав, что «входить в спор между удельными крестьянами не может». Спорьте, удельные мужики, сколько вам угодно! Интересы удела не затрагиваются… А мужики решали тем временем спор своими средствами. В деле имеются акты и об увозе в Пучугу сена, накошенного борокскими крестьянами, и об увозе в Борок сена, заготовленного пучужанами.
Из актов видно, что в споре на острове Хохлы не ограничивались руганью, а крестьянин Кондратьев однажды получил «изо всей силы по щекам и другой раз по оным и по левому уху». Нет сомнений, что многие рукоприкладства остались не увековеченными в архивах.
Отмена крепостного права, проведение в государстве ряда реформ в семидесятых годах прошлого века изменили правовое положение удельных крестьян. Они стали государственными крестьянами. Однако экономическое положение их оставалось тяжелым. Некоторые пахотные и сенокосные участки, расположенные не только в удельных лесах, но и внутри крестьянских душевых земель, оставались «оброчными статьями», за которые требовалась арендная плата. Казна не упускала ни одной копейки долга.
