«Кустанай» стал доносящийся вой подлетающих тяжелых гаубичных снарядов.
— Ходу в укрытие! — рявкнул Марков и вслед за младшим сержантом бросился обратно в дувал…
Этот день казался бесконечным, десантники отбили семь атак. Душманы под огнем упорно рвались вперед, с каждым разом приближаясь к окраине кишлака.
— Еще пара таких атак, и дойдем до рукопашной, — устало произнес Вакуленко, рефлекторно касаясь пальцами подсумка с ручными гранатами.
— Косорылые прут и прут, — согласился с десантником Огородник.
Они сидели в духоте прожаренного под солнцем дувала, дыша спертым, наполненным пороховыми газами воздухом. Каски и бронежилеты были отброшены в угол, там же лежал без сознания раненый Ковалевский.
Раздетый по пояс Джалалов помогал Кириллу набивать магазины остатками патронов. Маркову уже казалось, что время остановилось и сейчас он находится в аду, где и придется оставаться до скончания века. Эти мысли жгли мозг, разъедали своим ужасом душу.
— Здоров, мужики, — в дувал ввалился Прохор, прапорщик также снял каску и бронежилет. На его голое мускулистое тело, блестящее от пота, была надета лишь самодельная разгрузка, набитая боеприпасами. — Как вы тут, держитесь?
— Держимся, — за всех ответил Джалалов, не отвлекаясь от своей работы.
— Выбираться нужно из укрытий, — проговорил прапорщик. — «Духи» уже залегли на околице, так что, если перемахнут через ограду, ваши дувалы станут вашими могилами.
— А что, артиллеристы нас не поддержат? — удивился Огородник.
— Нет, Кочетова вместе с рацией накрыло миной. Так что корректировать гаубицы больше некому. В общем, выбираемся наружу и встречаем «духов» карманной артиллерией. А дальше, как карта ляжет…
Представитель Красного Креста имел паспорт Швеции и соответственное имя и фамилию. Благообразный господин находился в Кабуле уже два года, занимаясь вопросами поставок медикаментов в больницы и госпитали по линии международной организации.
По долгу службы швед часто бывал, в Кабульском аэропорту, контролируя доставку и прием грузов. За это время он обзавелся внушительными связями и сейчас, ожидая прилета грузового лайнера из Хельсинки, стоял в стеклянной кабине диспетчерской башни, откуда открывался отличный вид не только на гражданский аэропорт, но и на военную его половину, где размещались советские войска.
Швед внимательно рассматривал серые, похожие на врытые в землю бочки, металлические ангары, замершие ровным строем толстобрюхие туши транспортных самолетов. В торце взлетной полосы замерла дежурная пара фронтовых штурмовиков. Военный аэродром жил своей отдельной и бурной жизнью. Сейчас возле посадочной полосы выстроилась целая кавалькада из представительских машин, поблескивающих на солнце черным лаком. Возле автомобилей толпилось множество высокопоставленных военных. С высоты башни КДП отчетливо были видны золотые звезды на погонах офицеров.
Все они пристально наблюдали за замедляющим движение белоснежным лайнером «Ту-154». Наконец самолет замер, к нему тут же подъехал автотрап. В фюзеляже лайнера отворилась дверь, и на трап ступила молоденькая стюардесса в ярко-синей униформе.
Следом за стюардессой на трап вышел моложавый подтянутый двухзвездочный генерал. Одарив девушку мимолетной улыбкой, он стремительно спустился по ступенькам на разогретый бетон аэродрома.
Пока прилетевший высокий чин спускался по трапу, представитель Красного Креста, поставив на подоконник свой кожаный кейс, разговаривал с одним из афганских диспетчеров. Пока длилась эта пустая беседа, вмонтированная в стенку чемодана широкоформатная камера «Сименс» фиксировала встречу командования 40-й армии с высоким московским гостем.
В тот же вечер информация о прилете в Афганистан генерал-лейтенанта Дрямова была переправлена в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли. И сразу же лучшие эксперты разведки принялись за разработку предстоящей операции. А в Москве американская резидентура занялась поиском графика посещений инспектором Генштаба гарнизонов в Афганистане…
Голова гудела, как поминальный набат, Кирилл то и дело морщился от боли, перед глазами периодически возникали страшные образы. Бородатые душманы с оскаленными в страшном крике лицами, оседающий у ограды старшина Огородник с черным провалом вместо правого глаза и развороченным затылком. Он был похож на сломанную большую игрушку. И снова душманы. Теперь их лица появились крупным планом, как будто неведомый оператор наехал своей камерой, а смердящее дыхание, исходившее из их оскаленных пастей, только усиливало ощущение неестественности, фантасмагории.
Кадр менялся, и теперь где-то сбоку маячили полуголые фигуры Джалалова и Вакуленко. Десантники ничем не отличались от басмачей, такие же выпученные глаза и раскрытые в немом крике рты. Младшие сержанты, подобно древним воинам, держа свои автоматы за стволы, размахивали ими, как дубинами. Снова лица моджахедов, теперь они со скоростью калейдоскопа мелькали перед глазами, то изменяясь до неузнаваемости, то превращаясь в звериные морды или вовсе в размытые кровавые пятна, которые в конце концов срастались в одну огромную точку, из алого переходящую в черную. Все это гигантской волной обрушивалось на измученное сознание Кирилла.
Острая боль в очередной раз пронзила тело сыщика. Сжав зубы, он тяжело застонал, сознание немного прояснилось, хотя восприятие было такое, будто он накрыт толстым ватным одеялом. Сквозь эту вату до слуха Маркова донесся незнакомый женский голос:
— Слава богу, он приходит в себя.
Кирилл разомкнул набрякшие веки и увидел над собой высокий потолок, на голубом фоне золотые завитушки арабского письма. Мозг оперативника, несмотря на боль, выдал: «Я на вилле».
Потом он скосил глаза в сторону, рядом с постелью стояли майор Евтушенко и немолодая женщина в белом халате, со стетоскопом на шее. Врач, заметив движение глаз капитана, слегка наклонилась вперед и несколько раз щелкнула пальцами перед его носом, негромко спросив:
— Как вы себя чувствуете, Кирилл Николаевич?
— Пить хочу, — пересохшими губами прошептал Марков, его голос прозвучал тихим шелестом.
Особист вопросительно посмотрел на врача, та едва заметно кивнула. Майор подскочил к небольшому холодильнику, достал запотевшую бутылку боржоми. Свернув пробку, Евтушенко налил полный стакан пузырящейся жидкости и поднес ко рту сыщика, одной рукой поддержав его голову. Кирилл пил воду большими, жадными глотками, чувствуя, как внутри его гаснет полыхающий пожар.
Когда стакан опустел, Марков только и смог произнести:
— Хорошо.
На строгом скуластом лице врача появилось некое подобие улыбки, и она безапелляционным тоном профессионала заявила:
— Просто отлично. Кризис миновал, ваш офицер идет на поправку. Но ему нужна хотя бы неделя покоя, чтобы восстановиться. — Повинуясь неясному порыву, она положила руку на грудь Маркова и почти с нежностью добавила: — Выздоравливайте, Кирилл Николаевич.
Уже уходя, врач остановилась у дверей и напомнила:
— Если возникнут какие-то осложнения — сразу вызывайте меня.
— Обязательно, доктор, — заверил женщину Евтушенко.
— Что со мной произошло? — хрипло спросил Кирилл, когда они с особистом остались в комнате вдвоем.
— А ты что, совсем ничего не помнишь? — медленно спросил майор, присаживаясь в кресло рядом с кроватью.
— Я помню, как пришел Прохор и сказал, что на артиллерию теперь рассчитывать не приходится и нужно выбираться из дувалов, чтобы «духов» встретить ручными гранатами. На этом все…
— Вы встретили басмачей гранатами, а потом началась рукопашная схватка, — тихо, взвешивая каждое слово, начал рассказывать Евтушенко. — В которой погиб твой водитель старшина Огородник и младший сержант Джалалов, а также еще десятка полтора десантников. И все равно душманы не смогли прорваться к своим ракетам.
