эту лощинку. Следом идут, растянувшись по лесу, цепи немецких солдат, просматривая каждый куст, каждую лощинку. Надо уходить. Но куда?
…Только что вернулись дозорные. Вражеские цепи, пять цепей одна за другой, движутся со всех сторон. Кольцо смыкается. Выскользнуть негде. Прорываться? Принимать бой? Но врагов сотни, а разведчиков – чуть больше десятка.
Скоро первая немецкая цепь выйдет к лощинке…
Что делать?
– Рванём навстречу? – шёпотом предлагает Глоба, стискивая похудевшими пальцами автомат.
– Не спеши помереть! – так же тихо отвечает Калганов.
Решение приходит к нему, казалось бы, внезапно:
– Попытаемся спрятаться.
– Куда? – недоумевают все.
– Сюда! – показывает Калганов себе под ноги. Он ворошит сапогом толстый слой старой листвы. – Вот! Другого выхода нет. Зарываться всем! Первых – девушек. Автоматы и гранаты держать наготове. Обнаружат – вскакивать и прорываться.
Быстро работают матросские руки. На самом дне лощинки, там, где сочится ручеёк, прошлогодняя листва лежит особенно толстым слоем. Чем дальше в глубину, тем листья более сырые, под ними земля холодная, заплывшая весенней водой. Но надо зарыться как можно глубже. Первой укладывают в продолговатую ямку Соню Дубову вместе с её радиостанцией, тщательно заваливают листвой, чтобы наверху не осталось ни малейшего следа. Вслед за Соней зарывают других радисток… Затем матросы помогают зарыться друг другу. Последним ложится в листву командир. Ему приходится труднее всех: надо ухитриться самому набросать на себя листья, чтобы сверху ничего не было заметно. При каждом движении руки листья сваливаются. Если бы кто-то мог засыпать сверху! Но некому…
Наконец последние горсти волглых листьев наброшены на грудь, на лицо. Осторожно, чтобы не скинуть листвы, шевелит Калганов рукой, нащупывает спусковой крючок автомата. Оружие готово к бою.
Идут томительные минуты. Нельзя шевельнуться, нельзя выглянуть. Близко ли немцы? Если бы прошли стороной! Но известно, что цепи врагов, прочёсывающих лес, идут со всех сторон. Они уже сходятся. Кольцо сомкнулось. С каждой минутой оно стягивается плотнее. Враги неизбежно пройдут по лощинке.
Напрягая слух, прислушиваются разведчики: идут немцы?
Идут!
Сквозь слой листвы доносятся негромкие голоса, они слышны всё отчётливее. Идут, идут… Вот уже слышно, всё отчётливее слышно, как шелестит полусгнившая листва под немецкими сапогами. «Выглянуть бы…» – подумал Калганов. Но нельзя и шевельнуться – выдашь себя и всех…
Шелест листвы всё слышнее. Она шелестит, наверное, под десятками ног. Совсем близко, всего в нескольких шагах, послышался глуховатый, негромкий голос, ему отозвался другой. Неужели заметили? Руки Калганова крепче стиснули автомат. Важно выиграть первые секунды. Вскочить, дать очередь, бросить гранату – по его сигналу так сделают все. Бой молниеносный и беспощадный, бой без промедления, лицом к лицу…
Уже спускаются в лощинку! Все мускулы Калганова напряглись. Пора? Нет, ни секундой раньше…
С шумом, показавшимся ему оглушительным, тяжёлый немецкий сапог вдавился в листву возле головы. Поднялся, прошуршал по листве.
…Не заметили!
Помогло то, что разведчики зарылись в листья в узком, как канавка, русле ручейка и многие немцы перешагивали его, не наступая на лежащих.
Шуршание всё тише, оно уже с другой стороны. Вот и не слышно. Но прошла только первая цепь. А ведь их пять! И надо выжидать до конца.
Тишина, тишина… Как необычайно тихо в лесу! Или это под слоем листвы так?
Полушубок на спине намок, леденящая сырость сковывает тело. За ворот противно пробирается холодная влага. Но надо замереть. Сейчас подойдёт вторая цепь. Вот она приближается! Снова с той же стороны шуршат по листве сапоги, много немецких сапог. Ближе, ближе, ближе… Вот Калганов почувствовал, как один из немцев, проходя, сапогом разворошил листву возле его ног. Ладонью левой руки Калганов осторожно упёрся в холодную землю, готовый вскочить. Нет, прошли.
Ещё минута, вторая тягостного ожидания…
И снова шуршанье листвы под коваными подошвами.
Третья цепь…
Четвёртая…, Когда прошла пятая цепь, Калганов ещё несколько минут лежал, выжидая. Может быть, за последней цепью идут ещё какие-нибудь замыкающие или приотставшие гитлеровцы?
Нет, тихо.
Калганов поднялся, смахнул с лица и груди тяжёлые от сырости листья, огляделся, негромко скомандовал:
– Подымайсь!
Вставали, словно в сказке вырастая из земли, отряхивали с себя мокрую серую листву, делились:
– Мне фриц на локоть наступил.
– А через меня перешагнул, я в самом ручье зарылся.
– Теперь пусть удивляются, куда мы делись.
