собственными неприятностями, он испытывал даже какое-то удовольствие, как если бы читал интересную книгу, где события нарастают, и с нетерпением переворачиваешь страницу. Только что он был голоден, а теперь словно бы сыт. Ночь стояла теплая, даже немного парило, однако его познабливало, как если бы он слишком рано поднялся после простуды. Ему пришлось даже унимать дрожь. Яша поискал глазами извозчика, но на Фрета пролеток не было, поэтому они с Зевтл пошли к Францисканской. «Отделаюсь от нее и, может, еще успею к Эмилии, — раздумывал Яша. — Она, наверно, не знает что и думать…» Яша впервые нарушил уговор и боялся, что этим оскорбит Эмилию. Все висело на волоске… И с Магдой вышло некрасиво… Яша вдруг понял, что очень переменился. В прежние времена у него сразу бывало полдюжины связей, и все сходило с рук. Он всех обманывал, но это мало его беспокоило. Случалось, он даже капризничал. Если считал нужным, мог даже ударить, но угрызений совести не испытывал. А сейчас терзается по поводу каждой мелочи, старается всем потрафить… «Праведником я становлюсь, что ли?» — удивился он. Ради такой, как Зевтл, явно не имело смысла ссориться с Эмилией или даже с Магдой, но какая-то частичка мозга, решавшая, чт
Улица Фрета была темна и узка. Францисканскую же освещали газовые фонари, и еще там было светло по причине лавок, каковые, согласно предписаниям, положено было закрывать, однако все они были открыты, одни нараспашку, другие на полдвери. Здесь шла торговля кожей, текстильным товаром, книгами, пером. В помещениях вторых этажей кипела работа. За окнами угадывались всевозможные фабрички и мастерские. Там сучили нитки, клеили пакеты, шили белье, мастерили зонтики, строчили исподнее и рубашки. По дворам, словно днем, стучали молотки, визжали пилы, гудели машины. Были тут еще и пекарни, их трубы выбрасывали искры и дым. От переполненных сточных желобов несло обычной, как в Люблине или Песках, вонью. Молодые люди с раскрутившимися пейсами и в долгополых лапсердаках шли с молитвенниками. Поблизости находились ешива и хасидские молельни. Проехало несколько пролеток, нагруженных скарбом, из-за которого было не видать пассажиров. Наконец на углу Налевок Яша заметил пустого извозчика. От шума и толчеи, от множества людей, омнибусов, повозок Зевтл стало шатать как пьяную. Усаживаясь, она зацепилась за что-то бахромой шали, а потом ухватилась за Яшин рукав. Когда пролетка сворачивала, Зевтл словно бы сворачивала вместе с ней.
— Если бы мне сказали, что сегодня я буду ехать с тобой на извозчике, я никогда бы не поверила, — сказала Зевтл.
— Я и сам такого не мог предположить.
— Светло как днем. Хоть горох перебирай!
Она стиснула Яшину руку и потянула ее к своей груди, словно бы яркий свет вдруг разбудил в ней страсть.
На Гусиной их снова обступила темнота. Проследовал припозднившийся катафалк, за которым не шел ни один провожающий. Родственники передоверили покойного похоронщикам, и тот, наверно, впотьмах сойдет в могилу. «Такой же, наверно, как я», — пронеслось в Яшиных мыслях. Выше, возле Дикой, у подворотен стояли уличные женщины, зазывавшие прохожих. Яша показал на них Зевтл:
— Вот что он хочет из тебя сделать.
На Низкой было совсем темно. Стекла редких керосиновых фонарей были черны от копоти. От сливаемой отовсюду гадости здесь даже летом стояла грязища, как оно обычно бывает после праздника Кущей. Многие дома были деревянные. Тут находились склады древесины и мастерские кладбищенских надгробий. Дом, в котором остановилась Зевтл, оказался недалеко от Смочьей и еврейского кладбища. Вход был через калитку в деревянном заборе. Лестница, ведущая в квартиру, шла по наружной стене. Зевтл отворила дверь, и они вошли в кухню, выкрашенную в розовый цвет и освещенную керосиновой лампой под абажуром из нарезанной полосками бумаги. Отовсюду — с печки, буфета и посудных полок свисали узорчатые, тоже бумажные, зубцы. На стуле восседала женщина с большой рыжей прической, рыжими глазами, с носом, похожим на клюв, и острым личиком. Ноги ее в красных домашних туфлях опирались на скамеечку. Рядом спала кошка. Женщина штопала напяленный на стакан мужской носок. Она удивленно подняла глаза.
— Госпожа Мильц, вот человек из Люблина, о котором я рассказывала… Фокусник Яша…
Госпожа Мильц воткнула иголку в носок.
— Она только о вас и говорит… Фокусник — то, фокусник — это. Вы совсем не выглядите на фокусника.
— На кого же я выгляжу?
— На музыканта.
— Это правда. Я когда-то пиликал на скрипке.
— Ага! А какая, между прочим, разница, что делать? Лишь бы делались эти…
И она потерла большим пальцем ладонь.
Яша сразу подхватил ее манеру разговора:
— Что да, то да. Деньги — всегда деньги.
— Поглядите на нее! Только что приехала в Варшаву и уже всюду гуляет. — Госпожа Мильц указала на Зевтл полуснисходительно, полуудивленно. — Где ты его нашла? Я боялась, она заблудится. Зачем вы живете на Фрета? Там же сплошные гоим.
— Гоим не лезут в чужие горшки.
— Когда горшок прикрыт, еврей тоже в него не полезет.
— Еврей приподнимет крышку и понюхает…
У рыжей женщины засмеялся глаз.
— Чтобы я так была здорова, он — не позавчерашний, — сказала она не то Зевтл, не то самой себе. — Сядьте же! Зевтл, принеси стул!
— А где ваш брат? — спросила Зевтл.
Женщина подняла рыжие брови:
— А что? Хочешь подписать контракт?
— Этот человек желает с ним поговорить.
— Брат в задней комнате. Переодевается. Он спешит. Почему ты в платке? На дворе лето, не зима.
Зевтл, поколебавшись, скинула платок.
— Ему придется взять извозчика. Какие-то покупщики его дожидаются, — сказала госпожа Мильц.
— Чем ваш брат торгует? Коровами? — спросил Яша, поражаясь собственным словам.
Женщина искоса поглядела на него.
— Почему как раз коровами? Там, где он живет, коров хватает.
— Он торгует бриллиантами, — вставила Зевтл.
— В бриллиантах мы понимаем тоже, — сказал Яша. — Посмотрите сюда.
И он показал на пальце левой руки перстень с большим бриллиантом. Женщина удивленно и с досадой взглянула. Рот ее сложился в горестную гримасу.
— Мой брат — занятой человек. У него нет времени на пустые разговоры.
— Я собираюсь говорить только про восемнадцать и тринадцать,[14] — заявил Яша, удивляясь собственной наглости.
Дверь отворилась, и вошел высокий мощного сложения субъект, с волосами того же самого цвета, что и у женщины, толстым носом, толстыми губами, круглым с ямочкой подбородком и выпученными желтыми глазами. На нем были только брюки, накрахмаленная рубашка, но без воротничка и незастегнутые лакированные туфли. Из ворота рубашки глядела широкая грудь, густо заросшая рыжим волосом. Яша понял, что имеет дело с мужланом. Человек хитро ухмылялся. Он, как видно, подслушивал и знал, о чем был разговор. От него исходило лукавое добродушие и уверенность сильного, которому все нипочем. Рыжая дамочка сказала:
— Герман, это — фокусник, знакомый Зевтл.
— Фокусник так фокусник! — сказал Герман дружелюбно, и глаза его блеснули. — Шолом вам алейхем!
