где жил первый властитель острова. Это было на юго-западной стороне Исландии, где гора, достигающая на юго-восточной стороне 6000 футов и очень круто спускающаяся к морю, вообще гораздо ниже и климат теплее. Так утвердился Рейкьявик, древнейшее место острова, еще поньше главный город Исландии; теперь в нем 70 домов и 450 человек жителей.
Ингольф является необыкновенным человеком, и его дом оставался достойным его. Он овладел всем, на юг от Рейкьявика выдающимся, полуостровом; другие поселенцы разместились в соседстве по его убеждению или по указаниям священных столбов. Таковы были Герси и Торф, сын которого, Торстейн, учредил в ближнем «Кьялярнесе» общий тинг, бывший судебным правительственным местом всей страны до тех пор, пока остров не получил общее гражданское устройство.
Итак, здесь, на западе, первоначально при Ингольфе, жреце и судии, установился гражданский порядок, которому подчинялись и богохульники. По прибытии Ингольфа немногие христиане тотчас покинули остров, потому что не могли жить вместе с язычниками; только по оставленным ими книгам, колоколам и посохам заключили, что это были ирландцы.
Но вскоре с Гебридских островов и из Ирландии явились новые поселенцы. Позволили мирно звонить железным колоколам их церкви, которой столбы покоились на освященной земле, принесенной ими из отчизны; на пирах не мешали им садиться отдельно и вообще жить, подобно отшельникам; многие, не принявшие св. крещения, веровали тогда в Тора и св. Колумбана. Без сомнения, тогда в Исландии жили более внутренней, самосознательной, жизнью, нежели в Норвегии, потому что не было поводов к морским грабежам и войне.
Теперь Исландия — очень бедная страна; без ее прошедшего, без чуждого пособия, теперь едва остался для жителей избыток для образования и кое-какие удовольствия жизни. Слишком много времени и сил отнимает борьба с непогодами, плавучими льдами, зимою; скудный обед туземцев состоит из молока и сушеной рыбы, приготовляемой с прогорклым маслом, по временам баранина составляет прибавочное блюдо; хлеб — редкость; земледелие, питающее дух и тело, неизвестно, потому что леса, облекавшие теплой одеждой остров, исчезли; их остатки можно признавать в низком кустарнике и кривых березках.
С плохим качеством пищи в тесной связи и плохое жилище нынешнего исландца, исключая отдельные случаи, когда пособляет Дания. Стены нынешних домов вообще 5 футов высоты и 6 ширины, построенные попеременно из земляных и каменных пластов, несколько наклонены внутрь; сверху покатая крыша из дерна, подпираемая несколькими балками и бревнами, перевязанными березовыми прутьями. На лицевой стороне обыкновенно видны друг возле друга три двери: одни, боковые, ведут в амбар, где лежит сушеная рыба, сбруи, разные припасы и пожитки; другие, также боковые, в кузницу; средними входят в само жилище, т. е. в темный коридор, в 5 футов ширины и 30 длины, по обеим сторонам его дверцы ведут в разные комнаты: гостиную, спальню, жилые комнаты, кухню; каждая комната имеет свою особенную крышу. Эти кровли в хорошее лето одеваются зеленью и доставляют сено; весь дом с хлевами для коров поблизости и для овец, поодаль, с стогами сена позади, представляется рядом небольших холмиков. Свет падает через небольшое окно на кровле, в котором растянута овечья шкура. Кое-где встречаегся и стекло, потому что есть дома с боковыми окошками. Дым выходит через кровлю; комнаты никогда не топятся: они достаточно нагреты тем, что отделены от свежего воздуха, но при обыкновенно голых стенах, при недостатке пола, душны, смрадны и неопрятны.
Не то было при Ингольфе и во все время республики. Норвежский поселенец не чувствовал на острове лишения тех удобств, к которым мало привык и на родине, и вместо того имел более свободы действий. Все долины, выходящие к морским заливам, в то время одеты были густыми лесами; там жгли уголь; законы определяли особенную долю дохода для откупщика с лесов, принадлежавших к его откупу, также для опекуна с лесов его питомца. Мы читаем о лесе, подаренном одному годи за то, чтобы он вступился в дело, которым, при других обстоятельствах, едва ли бы занялся, потому что оно касалось повешенных рабов. Еще за сто лет пред сим находили березы в 24 фута вышиной, которых пни, два фута в поперечнике, теперь едва намекают на прежние леса. В первое время даже строили из них суда, причем могла пособлять также ловля плавучих бревен, не раз приносившая превосходный строительный материал. Потом покупали корабли у норвежцев. Для почетных столбиков кресел домохозяина туземный лес считался не довольно хорошим. Встречаются случаи, что переселенец умолял жертвами Тора послать ему такие столбы, обещаясь отдать в жрецы ему сына, и тотчас приплывало огромное пихтовое дерево, которого достанет для снабжения всех дворов этой священной потребностью.
Итак, не было недостатка в дереве для домашнего обихода, потому исландец жил лучше нынешнего. У него было тогда свое огнище, как и у норвежца, т. е. деревянный дом; его топили дровами с помощью костра, разводимого посредине комнаты, которая одна обыкновенно составляла все жилище; по обеим стенам ее находились постели, перед ними свободное место для прохода, вдоль длинный ряд скамей по обеим сторонам; в каждом ряду посредине высокое седалище; у южной стены священные, украшенные столбиками кресла домохозяина, обращенного лицом к северу; напротив них место для почетного гостя и для двух других гостей.
Может быть, в старину прибрежные леса удерживали сильные морские бури и умеряли натиск полярных льдов, но верно, что пища исландца была тогда лучше. Там, где ныне едва только разводят картофель, капусту и репу, в то время с успехом шло земледелие. Вспомним рабов Лейфа, запряженных в плуг; прекрасная книга о завладении острова поселенцами
Поземельные книги острова, составленные в исходе XIV века, доказывают, что церкви частью владели пахотными полями, частью получали доходы зерном; даже после ужасных несчастий XV столетия, сделавших для исландца еще чувствительнее скупость его природы, незадолго до Реформации поминается епископ, который при всех праздниках пользовался хлебом своих полей. При всем том главную отрасль хозяйства составляло скотоводство; птицеловство было также важный предмет; между множеством птиц, особенно водяных, находится и гага
При неурожаях, разумеется, приходилось плохо. Тогда употребляли в пищу воронов и лисиц, все, что могли брать зубы; стариков и бедных убивали или бросали в море. Многие умирали с голоду, другие избирали разбойническую жизнь и за то объявлялись вне закона. Было постановление, по которому всякий, умертвивший трех таких опальных, оставался без наказания; стало быть, они истребляли друг друга.
С лишком целое столетие прошло со времени первого поселения Ингольфа в Исландии; потомки шести христианских поселенцев почти все снова обратились в язычеств и даже частью строили капища, когда Олаф Трюггвасон, король норвежский, предпринял опыт обращения в христианскую веру (в 998 году) посредством немецкого священника, Тангбранда, беспокойного человека, которого и сам король не мог терпеть при себе. Тангбранд обратил два дома, но большинство было неприязненно к нему; двое исландцев написали на него пасквили; он убил их. Это не походило на обращение в христианство. После двухлетнего пребывания, убив троих, он вернулся к Олафу и свалил всю вину своей неуспешности на упрямство жителей острова, за что король грозил смертью всем исландцам, находящимся в Нидаросе; однако ж успокоился, когда они приняли крещение.
Спустя два года священник Тормод, под покровительством принявших крещение исландских домов, прибыл из Норвегии на остров. Христианам удалось задобрить подарками тогдашнего лагмана, Торгейра, чтобы он пособил их предприятию. Сначала обе стороны, христианская и языческая, противостояли друг другу с оружием, и немногого недоставало, чтобы завязаться битве; первое заседание кончилось тем, что решились разделиться на две особенные общины, христианскую и языческую. В таком враждебном расположении провели ночь в шатрах, построенных вокруг Тингвеллира (Полей тинга).
Но утром Торгейр позвал их опять в собрание. Тут он долго говорил о том, как важно, для избежания раздора и разорения страны, чтобы все держались одною закона и одних обычаев. «Однажды поставлено, — сказал он, — что если мы нарушаем закон (в 1000 году), нарушаем и мир». Действительно, решили, чтобы единство закона продолжалось, и устроили так: впредь всякий должен быть христианином, и
