– Потому что это путь к союзу, о котором мы всегда говорили.
– Одна душа. Одна душа в двух разных телах.
– Помнишь, как мы впервые дышали душа в душу?
Она с улыбкой кивнула. Однажды, в яркую снежно-звездную ночь, когда они дали друг другу обещание пожениться, он прижался ртом к ее носу и губам, и она вдыхала воздух, который выдыхал он, а потом они поменялись. Так алалойские пары передают друг другу свои души, и они сливаются в одну.
– Я помню, – сказала Тамара. – Но зачем нам возвращаться назад, чтобы осуществить этот союз?
– Потому что тогда мы были… очень близки.
Тамара снова сжала его руку.
– Я никогда еще не была так счастлива, как теперь.
– Мне кажется, ты согласилась бы остаться здесь навсегда, если бы можно было.
– В нашем доме, с тобой, навсегда… Да, с радостью.
– И не захотела бы вернуться в Невернес?
– Нет.
– Значит, ты забыла о своем призвании? Ты собиралась пробуждать людей, их клетки, их… души. Ты хотела пробудить всю вселенную.
Она мелодично рассмеялась в ответ, глядя на мерцающий при луне океан. Некоторое время она молчала, вдыхая соленый воздух и слушая прибой, а потом сказала:
– Это было до того, как я оказалась здесь. Есть в этой земле что-то такое… она уже пробудилась, тебе не кажется? Здесь, у леса, у воды, я и себя чувствую пробужденной, как никогда раньше – а может быть, и никогда после. До остальной вселенной мне дела нет – зачем она мне?
Данло взглянул на свой поблескивающий во мраке корабль.
После посадки ветер намел вокруг него новую дюну, которая с каждым днем становилась все выше. И каждый день Данло, просыпаясь на рассвете, обещал себе откопать корабль, чтобы подготовиться к моменту, когда Твердь разрешит ему продолжить путешествие. Но у него всегда находились какие-то другие занятия – то они с Тамарой стряпали изысканные блюда на кухне, то танцевали в медитационной, то предавались любви в каминной, пробуя одну за другой сотни поз сексуальной йоги. Порой собственная расхлябанность и ослабление чувства долга тревожили Данло. В сладостно-горькие ночи, когда Тамара кормила его кровоплодами, поила чаем и странно вскрикивала во время их любовных игр, он забывал и о своей миссии, и даже о гибнущих звездах Экстра – а ведь они были частью вселенной, пределы которой необозримы для человека.
– По утрам, когда я просыпаюсь на этой планете и слушаю океан, мне иногда кажется, что я все еще сплю, – сказал он. – Я смотрю, как ты мирно спишь рядом, и ты кажешься мне такой далекой. Такое странное чувство… такое одиночество. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь понять тебя по-настоящему.
– Я хочу только, чтобы ты был счастлив, разве это так трудно понять?
– Но я… почти счастлив.
– А иногда бываешь почти печален.
– Да.
– И поэтому хочешь, чтобы мы вместе занялись мнемоникой.
– Был один момент – момент, когда мы вперцые увидели друг друга. Оттуда-то все и началось. Твои глаза, их свет, любовь – в тот момент все сияло, как солнце. Помнишь? Я хотел бы пережить его заново, если возможно.
Тамара посмотрела на него и сказала просто:
– Я всегда любила тебя. Всегда буду любить.
– Тамара, любовь – это…
– Любовь – как солнце, – быстро сказала она. – Огонь и сияние – на первых порах.
Данло помолчал, глядя в сине-черное небо, и спросил:
– А потом?
– Солнце, горящее слишком ярко, горит недолго. Оно взрывается. Или пожирает само себя и гибнет.
– Нет-нет, – тихо возразил Данло, – любовь никогда…
– Долгая любовь больше похожа на закат, – продолжала Тамара. – Сияние меркнет, но краски становятся глубже.
– Но должен быть способ сохранить сияние. Есди заглянуть глубоко, в самую глубину, там всегда огонь, всегда свет.
– О, Данло, Данло, если.бы это было правдой.
– Это правда. Хочешь покажу?
– Ты введешь меня в одно из мнемонических состояний?
Он кивнул, глядя ей в лицо, жаркое и прелестное при свете костра.
– Мы войдем в режим возвращения и заново переживем момент нашей первой встречи.
– Разве недостаточно того, что мы его помним?
– Но… увидеть друг друга, какими мы были. Снова стать собой, подлинными собой – в этом вся суть, правда? Если мы проживем свой первый совместный момент, мы сызнова начнем жить по-настоящему, жить и любить – во все моменты нашей жизни.
– Хорошо бы, только…
– Что?
– Я боюсь.
Да, подумал он, лаская ее пальцы, ей правда страшно. Он видел, как страх (или благоговение) перед чем-то ужасным играет, как огонь, на ее лице. Данло казалось, что он понимает природу ее страха. Когда-то из-за тщеславного желания сохранить свою память для потомков она потеряла и его, и все, что было для нее свято. Данло казалось, что он разгадал ее тайну.
Она, эта прекрасная женщина, которая сидит рядом с ним, наделена великим даром любви. Она до того неразделима с этой первозданной страстью, что всегда боится ее потерять. Вот в чем тайна ее души: она боится, что ее жизнь, несмотря на моменты экстаза и мелкие бытовые свершения, без любви утратит смысл.
– Тебе нечего бояться, – сказал Данло. – В мнемонике ничто не теряется.
– Почему же я тогда испытываю такой страх?
– Не знаю. – Данло посмотрел в огонь, и оттуда ему в голову прыгнула потрясшая его мысль: она боится, потому что еще не совсем обрела себя. Потому что внутри одного страха всегда гнездится другой, – Я боюсь, – повторила она. – И все-таки мне хочется вернуться туда, очень хочется. Как странно. Ведь я и так все помню про нас с тобой – что еще мне может открыться?
– В памяти всегда есть что-то еще. Внутри одних воспоминаний заложены другие.
Она задумалась, и Данло предположил: она боится, что память заведет ее не туда. Боится чего-то не совсем ясного ему, чего-то темного и тревожного в своем прошлом, что и для нее пока невидимо.
– Ведь я раньше любила мнемонические церемонии, правда? – спросила она.
– Правда.
– По-твоему, мы сможем провести такую церемонию вдвоем?
– Надеюсь на это.
– Но ведь у нас нет каллы.
– Калла – всего лишь наркотик, – улыбнулся ей Данло. – Ключ, отпирающий память. Есть другие ключи, другие способы.
– Способы, которым научил тебя Томас Ран? Тайные пути мнемоников, которые ты в свое время обещал мне показать?
– Я показал бы, да времени не хватило.
– Зато теперь оно все в нашем распоряжении.
– Да. Время – это один из ключей. Оно отворяет и растворяет. Я хотел бы вернуть нас в то время, когда наши глаза впервые встретились. В тот момент, когда я тебя полюбил.
Она высвободила руку из-под одеяла и потрогала его губы, его глаза, шрам у него на лбу. Пристально посмотрела на него и сказала:
