через два все же оказалось, что линия будет начинаться в районе «Смоленской» или Косыгина, как одно из ответвлений от первой. Дальше планировали вести ветку под парком Победы (там уже используется инфраструктура совместно с запланированной веткой обычного метро) в новый бункер ГО A-50 на Рублевском шоссе. Ну и конечно, она дойдет до санаторного комплекса в Барвихе.
Как известно, вся система Метро-2 до 1990 года находилась в ведомстве 15-го управления КГБ. Дальше над ним «шефство» взяло ФСБ. Сейчас именно эта организация и занимается системой безопасности и внимательнейшим образом следит за тем, чтобы поступающая информация о всех подземных объектах тщательно дозировалась.
Согласно официальной версии, система Метро-2 не является правительственным метро, то есть не перевозит высшее руководство в мирное время. Просто его поддерживают в порядке на случай эвакуации и перевозят грузы. На деле, как выяснилось, Метро-2 служило и служит бункером, хранящим в своих недрах страшные и неприглядные тайны, представляющие государственную систему монстром по уничтожению.
Что можно еще добавить из технических характеристик?
Вся система однопутна, строительство велось закрытым методом, без промежуточных шахт (как тоннель под Ла-Маншем). Контактный рельс на дальних перегонах не используется, только на центральных. Один состав второй или третьей линий состоит из 4 вагонов – по концам два контактно- аккумуляторных электровоза, в центре 2 салон-вагона. Для перевозки хозяйственных грузов используются прицепные платформы. Сами тоннели под станции Метро-2 сделаны из тюбингов[3] в 1,5 раза больше, чем тоннельные, чтобы гарантировать безопасность располагающимся на них объектах.
Стук в дверь отвлек меня. Я поднялся и пошел открывать. Улыбчивый мужчина в летах. Протянул руку:
– Дмитрий Иванович, – и белозубая улыбка, – ну что, парень, пошли. Пусть Москва поговорит с тобой своим «пузом».
Через два часа мы уже спускались в тоннель. На одном из узких участков мой спутник поскользнулся. Потом с трудом поднялся, тяжело покряхтывая и отряхивая колени. Осмотрел тоннель, бросил взгляд в сторону тупика – осклизлой, влажной стены, выложенной старым кирпичом, по тонкой дорожке воды, стекающей вниз.
– Попасть на место могильника мне так и не удалось больше, – рассказывал он по дороге, пока мы медленно шли вдоль стены, – место, что называется, законсервировали: поставили охрану так, что и мышь не проскочит, не то что диггер. Всем почему-то кажется – вот рисковая профессия. Но на самом деле и для нас есть вещи невозможные. Хотя… – тут он хитро усмехнулся. – Это не означает, что я не искал информации о том, чья это была могила и откуда там взялись эти странные скелеты. И будто я ничего не нашел.
Теперь бункер Сталина – это музей. Но, я думаю, вы и без меня отлично знаете, что бывает с секретными объектами перед тем, как открыть их для посетителей, туристов. И какой процент истины находился на поверхности. Да, сейчас мы можем прикоснуться к истории, но любая экскурсия по открытой части бункера – не более чем аттракцион, где правда и вымысел смешиваются воедино.
– Пойдемте. Тут сидеть дольше бессмысленно, все равно уже ничего нового не увидите. Но если есть желание – тут недалеко. На метро всего несколько станций.
Мы едем к станции «Спортивная». Выходим. На несколько метров углубляемся во дворы от самой станции. Мне показывают неприметные строения, высотой около метра, а то и ниже – выходы вентиляционных шахт. Прохожие, равнодушно спешащие по своим делам, даже не подозревают, что за «мелочи» скрываются в буквальном смысле у них под ногами. Заходим в точно такой же, похожий на множество своих собратьев, устроившихся в центре Москвы, домишко. Дом старый, еще сталинской постройки, и, несмотря на возраст, удивительно хорошо сохранился. Пробираемся в подвал – вход расположен снаружи, ключ у моего спутника есть, и вот уже вновь нас встречают пока еще не особенно таинственные, ординарные, но вполне уже подземелья. Теперь старый московский подвал – место до того обыденное, что помимо воли тянет сравнить с прихожей. Вот, мол, именно с нее все и начинается. Проходим подвал, мой спутник находит нужную дверь, потом – люк, и мы спускаемся в общегородскую сеть, чем косвенно доказываем истину о том, что каждый дом – всего лишь очередной узел в паутине городских подземелий.
Идти оказалось недалеко. Тоннель, стены которого выкрашены облупившейся масляной краской до середины. Провода, идущие поверху. Все это закончилось, когда диггер подвел меня в проему, расположенному у самого пола.
– Полезайте. Этот ход обнаружил мой коллега. Талантливый был парень.
Да, Олег был очень хорошим пацаном, рисковым, неравнодушным. Ему до всего было дело. Когда я рассказал ему о находке и о том, что Яков Петрович, показав мне документы, словно забыл об этой теме, Олег решил докопаться до правды во что бы то ни стало. Многие поиски вел один. А потом он привел меня сюда, вот к этому самому лазу, и заявил, что теперь знает, что за трупы лежали там, под асфальтом в углублении, кому они принадлежали и кто устроил могильник. Он сказал, что дошел почти до самой лаборатории, откуда потом, по рельсам второй сети метро, привезли трупы к сталинскому бункеру. Также именно от него я узнал: таких могильников было несколько вдоль сети. Далеко никто такие трупы не возил – опасно и незачем. Как оказалось, могильники оборудовали в своеобразных каменных мешках, хоронили в известняке, чтобы туда не добрались крысы. Трупы там не гнили, а высыхали, частично мумифицировались. Именно поэтому удалось тогда так хорошо их исследовать, через столько лет.
Олег тогда говорил взахлеб, долго, увлеченно. Он не стал подробно рассказывать, как обнаружил и разгадал загадку, но я понял, ему пришлось говорить со многими и рисковать жизнью, прежде чем передать информацию мне. Он словно забыл о том, что диггер, что под землей следует двигаться осторожно, носился по тоннелю, как школьник. И показал мне вот этот путь. Как вы думаете, куда я вас веду? Скоро мы придем в тоннель, из которого можно прямиком попасть в особый бункер-приемник Владимирской тюрьмы.
С одной стороны, обычная тюрьма. Свой режим, свои порядки, строгость, повышенный уровень охраны – политические все-таки. Сюда после войны привозили некоторых высших чинов из фашистов. Но куда чаще сюда попадали обычные, зачастую невиновные советские люди. Не всегда знаменитый приговор «10 лет без права переписки» означал смертную казнь. И не всегда те, кто значился в списках как убитые при попытке к бегству, умерли именно так и тогда, как это сказано в документах. Заключенные вообще очень удобный, прошу прощения за цинизм, материал.
Это была особая лаборатория при НКВД. Основным «материалом» для этой лаборатории были заключенные, приговоренные к расстрелу. Вначале занимались ядами. Различные модификации, различные составы и способы действия. Сталин прекрасно знал о разработках. Между прочим, именно поэтому он и относился настолько настороженно к врачам. В СССР клятва Гиппократа была нивелирована полностью. Очень часто убийцы носили именно белые халаты и призваны были заботиться о здоровье своей жертвы. Некоторые яды, разработанные в свое время там, даже теперь носят статус химического оружия. Площадь поражения и степень воздействия у них невероятно велики.
Но время шло, и яды как средства отравления человека стали вчерашним днем. Да, они по-прежнему оставались сильным оружием, но разработки достигли своего потолка. И кроме того, в фавор вошла наука генетика. Теперь с химического оружия лаборатория перешла на разработку оружия биологического – более выгодного материально и обладающего куда большей способностью к «жатве». Вам достаточно вспомнить только сибирскую язву, ВИЧ, чтобы представить область поражения этого оружия.
Механизм работы с заключенными был прост и до удивления изящен. Людей, признанных подходящими для эксперимента на осмотре, выдаваемом за обязательный профилактический, собирали в отдельную группу. Группу делили на две подгруппы – контрольную и экспериментальную. Позже всем заключенным вводили препарат, временно ухудшающий самочувствие, вызывающий повышение температуры и признаки инфекционного заболевания. Препарат давали в виде капсул под точно так же отработанным предлогом – «лекарство от выявленных недомоганий». О «недомоганиях» рассказывал «пациенту» все тот же врач на осмотре. Он же и давал «лекарство», которое было обязательно к приему. Но, как правило, никто и не отказывался – врачам, пусть даже и в тюрьме, доверяли. Потому что часто дни в лазарете воспринимали как отпуск – тогда смягчали режим, улучшали условия пребывания.
