поведении представителя службы безопасности явную неловкость.
— Проходим, мадам.
— Проходим, — словно эхо повторила Полетт, обернувшись через левое плечо. Лицо ее было белым как мел.
«Не может быть», — оцепенело думала Мириам. Она чувствовала, как ноги сами несут ее к лестнице и дальше, вниз, к стеклянным дверям впереди.
— Попрошу пропуска, — сказал человек из отдела кадров. И нетерпеливо протянул руку. Мириам не без внутреннего сопротивления подала ему свой пропуск; Полетт последовала ее примеру.
Он откашлялся и подозрительно оглядел их.
— Мне приказано передать вам, что «Прогнозы инвесторам» не собираются выдвигать никаких обвинений, — сказал он. — Мы очистим ваши рабочие места и перешлем ваши личные вещи и последние зарплатные чеки по указанным в ваших личных делах адресам. Но сюда вам больше нельзя. — Охранник занял позицию позади него, блокируя лестницу. — А теперь попрошу уйти.
— Что происходит? — потребовала объяснений Полетт, повысив голос чуть ли не до визга.
— Вы обе уволены, — безразлично сообщил представитель отдела кадров. — Незаконное использование ресурсов компании; в частности, отправка личных сообщений по электронной почте в рабочее время и просмотр порносайтов.
— Порносайтов… — Мириам почувствовала, что сейчас упадет в обморок от подступающей ярости. Она сделала полшага в сторону представителя отдела кадров и едва заметила, что Полетт ухватила ее за рукав.
— Не стоит, Мириам, — предостерегла Поли. — Мы же обе знаем, что он врет. — Она пристально посмотрела на человека из отдела кадров. — Вы работаете на «Сомервилл инвестментс», не так ли?
Он кивнул с полным безразличием.
— Попрошу уйти. Немедленно.
Мириам заставила себя улыбнуться.
— Советую подновить свое резюме, — сказала она ломким голосом и повернулась к выходу.
Отступим на две трети ее жизни назад: в одиннадцать лет Мириам ужалила оса. Это было тяжелое испытание — рука раздулась как воздушный шар, покраснела, к ней невозможно было притронуться, а боль в месте укуса сводила с ума. Но хуже всего было ощущение несправедливости и нанесенного морального ущерба. Одиннадцатилетняя Мириам занималась своими личными делами, развлекалась в парке, каталась на скейтборде… В то время она была девчонкой-сорванцом, но не сделала ничего, чтоб привести желто- черное насекомое в ярость. Оса просто налетела на нее, злобно, гнусаво гудя крыльями, села — и, прежде чем Мириам успела стряхнуть ее, ужалила.
Мириам застонала, словно от боли.
Сейчас она была старше и самостоятельнее… Колледж, подготовительные медицинские курсы и неудачный брак с Беном — все это неплохо подготовило ее к полной самостоятельности и независимости, так что теперь она сумела попрощаться со столь же потрясенной Поли и сесть в машину и только потом полностью утратила самообладание. И тогда… заплакала медленными, долгими слезами. Автостоянку поливал дождь, но Мириам затруднилась бы с ответом — где больше воды, внутри или снаружи. Это не были слезы боли: это были слезы ярости. Сволочь…
С минуту Мириам предавалась фантазиям — может, взять штурмом пожарный вход с другой стороны здания, подняться в кабинет Джо Диксона и вышвырнуть его через огромное венецианское окно? Пока она размышляла об этом, ей полегчало, но несколько минут спустя она с трудом пришла к заключению, что это ничего не решает. У Джо все их материалы. В его распоряжении остался ее компьютер… а также компьютер Поли, и минутное раздумье подсказало ей, что обе эти машины, возможно, сейчас уже очищаются от всяких данных. Несомненно, в логи сетевых соединений будут добавлены записи, которые подтвердят ее обращение к порносайтам в рабочее время. Однажды она разговорилась с эникейщиком из Интернет— компании, что занимался установкой программного обеспечения и ничего не желал знать, кроме компьютеров. Он объяснил ей, как, если захотеть, можно очень легко уволить любого.
— Придется найти другую работу. Вряд ли это будет слишком сложно, даже без соответствующей протекции.
Тем не менее, она пережила тяжелое потрясение. Журналистов не увольняют за обнародование махинаций с отмыванием денег; это было прописано в каких-то правилах. Или не было? В действительности творилось совершеннейшее черт знает что. Она смахнула с глаз последние слезы ярости. «Мне необходимо повидать Айрис», — наконец решила она. Кидаться на поиски работы уже завтра — преждевременно. Как и изобретать способ самой опубликовать эту статью, если она решится сделать это как свободный журналист. Сегодня ей требовалось плечо, чтобы выплакаться… и общая санитарная профилактика. А уж если кто-то мог обеспечить и то и другое, так это ее приемная мать.
Айрис Бекштейн жила одна в старом доме близ Лоуэлл-парк. Мириам чувствовала смутную вину, вторгаясь к ней в рабочее время. Айрис никогда не пыталась занять место ее родной матери, довольствуясь тем, что жила как жила, и с тех пор как умер Моррис, имела возможность большую часть времени посвящать своим однообразным увлечениям. Но Мириам чувствовала себя виноватой и оттого, что не навещала Айрис чаще. Айрис шла на поправку после тяжелой болезни, и возможность потерять свою мать так скоро после смерти отца пугала Мириам. Вот и другой якорь надежды угрожал оборваться и оставить ее плыть по течению в этом мире.
Она остановила машину на дороге, метнулась к входной двери — дождь падал на нее холодными брызгами, грозя припустить сильнее, — и нажала на кнопку звонка, затем открыла дверь и, как только внутри откликнулся двумя нотами колокольчик, заглянула.
— Ма?
— Заходи, — крикнула Айрис. Мириам вошла, прикрыв за собой дверь. Пока она снимала и вешала плащ, ей показалось, что в прихожей слабо пахнет цветами. Должно быть, приходящая прислуга оказалась вполне пристойной. — Я здесь, в дальней комнате.
Перед Мириам, пока она торопливо шла к гостиной, предстали приоткрытые двери и приоткрытые воспоминания. Она выросла в этом доме, в доме, который Айрис и Моррис купили, еще когда она была совсем маленькой. Здесь вспоминалось все: и как поскрипывала под вашей тяжестью третья ступенька лестницы, и некая эксцентричность туалета и ванной на верхнем этаже, и то, какой тесной из-за множества книжных полок казалась гостиная… и какой свободной — без отца.
— Ма? — Она нерешительно приоткрыла дверь в гостиную.
Айрис улыбалась ей из инвалидного кресла.
— Как хорошо, что ты заехала! Входи! Чему обязана такой радостью?
В комнате стояли большие кресла и потертый диван, достаточно мягкий, чтобы утонуть в нем. Здесь не было телевизора — ни у Айрис, ни у Морриса не находилось на него времени, — но вдоль стен выстроились книжные шкафы, а у кресла Айрис высилась готовая развалиться «башня» бумаг. Мириам пересекла комнату, наклонилась, поцеловала Айрис в макушку и отступила.
— Выглядишь ты хорошо, — с беспокойством сказала она, отчаянно желая, чтобы это было правдой. Ей хотелось крепко обнять мать, но та выглядела слишком болезненной и слабой… Ей было всего пятьдесят, но ее волосы сильно поседели, а кожа на тыльной стороне рук казалась все более морщинистой всякий раз, как Мириам навещала ее.
— Я не огорчаюсь… Во всяком случае, мне так кажется. Не буду огорчаться, если ты обнимешь меня. — Айрис скорчила гримаску. — Последние две недели было плоховато, но я думаю, что иду на поправку. — Кресло, в котором она сидела, было новее, чем остальная мебель, и все необходимое было под рукой: маленький столик на колесах (там лежало вязание), термос с травяным чаем, лекарства и торшер с высокой ножкой. — Мардж только что ушла. Она вернется позже, перед ужином.
— Хорошо. Надеюсь, она как следует заботится о тебе.
— Старается делать все возможное. — Айрис кивнула, желая аккуратно закрыть эту тему. — Завтра у меня физиотерапия, потом очередная встреча с невропатологом, доктором Барком… Он проводит клинические испытания нового лекарства, вроде бы перспективного, и мы с ним собираемся обсудить это. Оно предположительно останавливает процесс демиелинизации, но я не понимаю и половины медицинского
