— Предлагаю сменить больше половины членов правительства.
Взгляд штабистов не изменился. Они подумали, что эти слова вроде шутки-преамбулы к настоящему заявлению.
— Я совершенно серьезно считаю, что если мы заменим пять-шесть государственных руководителей, то остальные не будут чувствовать себя спокойными и волей-неволей повернутся лицом к простым числянам.
Штабисты зашевелились. Хотя они и поняли, что я не шучу, но поверить в такое? Сложно.
Один из руководителей кружка после некоторой паузы заговорил:
— О нравственной стороне дела поговорим чуть позже. Как ты предлагаешь осуществить на практике то, что задумал?
— Я недавно наткнулся в библиотеке на запрещенную книгу про поселок Мнимое, где в великолепных коттеджах живут числянки с первыми пятью номерами. Я сделал примерные математические вычисления. Пришлось по этическим соображениям за модель выбрать себя. Так вот, на рождение шести дублеров государственных руководителей требуется двадцать два эмбрионария…
Студенты — народ дотошный. Дальше меня не слушали. Они взяли лист и стали проверять расчеты.
— Точно. Двадцать два эмбрионария, если заменять с 4-го по 9-го руководителя.
Я продолжил:
— Можно найти числянина с меньшим номером, чем у меня, тогда потребуется меньшее количество дорогостоящих эмбрионариев. Если…
Меня прервали.
— Подожди. Идея интересная. У нас пятерых, сам видишь, номера выше сорокового, а чужого числянина в такое дело посвящать нельзя. Ты правильно поступил, что рассказал свой замысел только нам, руководству кружка. Назовем предстоящую операцию просто и незамысловато 'Акция'. К помощи в осуществлении 'Акции' подключим и других кружковцев, но основную идею будем знать только мы.
— Мы еще окончательно не решили. — возразил один из штабистов. — Возьмется ли наш кружок за осуществление данной 'Акции'? К тому же надо предусмотреть последствия…
Остальные зашикали на него, обвинив в пустых разглагольствованиях и критиканстве наконец-то найденного реального дела. Они, похоже, находились в эйфории от математических выкладок и тут же проголосовали. Четырьмя голосами против одного утвердили решение о проведении 'Акции'. После голосования их взгляды устремились на меня.
А мне все меньше и меньше нравилось то, к чему они клонят.
— Я ведь для примера провел подсчеты. — Штабисты неумолимо смотрели на меня, как на подопытного кролика. — К тому же мне нравится 17-я.
Угнетающее меня молчание закончилось. Они дружно рассмеялись.
— Не о том думаешь. Перед нами встает тысяча организационных, финансовых и других вопросов, а ты слиянием заниматься не хочешь. Удивил. Тебе предоставлена самая приятная роль. А с моральными принципами на время 'Акции', уж извини, придется поступиться.
— Вот влип, — подумал я. — Какой из меня герой?
Штабисты заметили мою кислую физиономию.
— Ничего, друг, с числянками договоримся мы, а тебя подвезем к коттеджам только для участия в самом процессе.
Работа в штабе закипела. Начали составлять план действий, определять поручения для рядовых кружковцев. Не последнее место занимала забота о конспирации.
Я отрешенно смотрел на происходящее. Как я себя не обозвал за это время. И идиотом, и последним дураком, и выскочкой-математиком. Последнее выражение меня заставило задуматься. Выскочка- математик. Мое спасение забрезжило в финансовой стороне дела.
— А откуда мы возьмем столько денег на эмбрионарии? Месячных стипендий всего кружка хватит максимум на три аппарата. И не забудьте про перевозку грузов по железной дороге. Но меня ждало жестокое разочарование.
— Об этом вопросе не думай. Год назад нашему движению крупные деньги пожертвовал эмигрировавший и разбогатевший за рубежом числянин. Когда-то он тоже учился в цифратории и был одним из основателей кружка. У нас теперь даже взносы с кружковцев больше несут дисциплинарную цель, чем финансовую. Это — между нами. Я смирился с решением лидеров кружка. Все чаще, в последнее время, мне приходила мысль о несчастливой звезде. Где оно, это счастье? В детстве? Одно воспоминание о нем ранило душу, правда, все меньше. Любовь? Она будоражит, волнует, гонит в свои трепетные сети. Но где обещанное романистами единство души и тела? Его нет. Наверное, я родился под несчастливой звездой, с неправильным восприятием жизни. Одним словом — неделимый. Но ведь есть же счастливые числяне?! Работа? Когда отдаешься ей без остатка, проводишь бессонные ночи за математическими проблемами и, наконец, получаешь результат, то наступает состояние небывалой легкости. Кажется, что можно свернуть горы… Удовлетворение есть и большое, но счастье?! Нет. Вряд ли. Все. Надо кончать с самокопанием. Я поднялся с кровати и весь как-то выпрямился от принятого решения.
— 23-й готов к выполнению любого задания.
— Молодец. Вот это по-студенчески. Меня обступили, похлопали по плечу.
— Теперь тебе надо энергетически подготовиться. Заключительный этап 'Акции' должен быть проведен в рекордно короткий срок, иначе мы все погибнем. Для двадцати двух слияний требуется огромное количество энергии.
Руководители кружка с некоторым сомнением посмотрели на мою щуплую фигуру.
— К тебе приставим энергоработника. Он наш числянин. Будет подкачивать тебя каждый день. За три-четыре месяца должен набрать отличную энергетическую форму. На это время исчезнешь с 'политической сцены' и забудь про общежитие. Занимайся энергонакачкой и своей математикой. Твоя задача не навлечь на себя подозрения и сыграть свою роль в определенный момент времени по нашему сигналу, не раньше и не позже. Мы надеемся на тебя.
Из здания общежития я вышел в возвышенном состоянии. Мне предстояло или умереть, или победить. В конце концов жизнь текла несчастливо, а тут предлагалось совершить героический подвиг!?
Жизнь, в первый месяц после заседания штаба как бы замедлилась, несмотря на чрезвычайную насыщенность, даже сверхнасыщенность моего дня тренировками и учебой. Второй месяц прошел поспокойнее, возбуждения поубавилось. Все больше стало тяготить вынужденное отстранение от друзей. По рекомендации штаба, подразумевавшее приказ, мне вменялось в обязанность обходить стороной членов кружка. Не всегда это удавалось, и я стал ловить на себе гневные, уничтожающие взгляды. Как-то столкнулся лицом к лицу с 17-й. Увидели друг друга, практически одновременно, в пяти метрах. Отворачиваться было поздно. Поговорили о погоде, о нереальности студенческого самоуправления и холодно попрощавшись, разошлись, как совершенно чужие люди. Во время разговора я видел в ее глазах неумолимый вопрос: 'Как ты смог предать в такой момент? Как?'
Мне хотелось броситься к ее ногам, обнять ее и рассказать все-все, как я мучился без нее, какую замечательную идею я придумал, и как эта задумка должна воплотиться в жизнь. Нет, пожалуй, о воплощении я рассказывать бы не стал.
А вместо этого я, как истукан, вынужден был говорить идиотские слова о погоде, которые и нужны-то только тогда, когда нет других, живых слов…
Однажды я заметил, как двое кружковцев грузят обитый толстым картоном большой предмет в железнодорожный вагон. Я посмотрел на расписание движения поездов. Данный поезд проходил мимо поселка Мнимого. Это означало успешные переговоры с числянками. Меня прямо на перроне вокзала охватил сильный озноб, ноги стали ватными и непослушными. Оцепенение длилось не больше трех секунд, затем все прошло так же неожиданно, как и началось.
Я в первый раз отчетливо почувствовал, что мое личное участие в акции не за горами, и меня могут послать к числянкам в любой момент. Обволакивающая, как туман, растерянность проникла в мою душу. Как я буду разговаривать с числянками? Да и о чем? Или, может быть, просто заниматься слиянием без всяких разговоров? Как-то пошло выглядит. А вдруг мне кто-то из числянок не понравится? Брезгливость
