Ван лежал посередине кабины в странной позе, будто молился - подогнув колени под себя и припав головой к полу. Спину его, обтянутую нейлоновым комбинезоном, от правого плеча к пояснице пересекала неровная темная полоса. В руке он сжимал хронометр, рядом валялись исписанные листки бумаги и карандаш. Михаилу Петровичу был виден вихрастый затылок штурмана и белая линия воротничка на тонкой смуглой шее.
- Ван, - позвал он.
Ван не отозвался. Тогда Михаил Петрович опустился рядом с ним на корточки, с трудом перевернул его и положил его голову себе на колени. Лицо Вана было серо-желтым, глаза закрыты. На тонких губах запеклась кровь.
- Ван, очнись…
Он беспомощно огляделся, но ни воды, ни медикаментов в рубке запасного управления не держали. Он подул Вану в лицо, осторожно похлопал по щекам. Ван приподнял веки, широко, с хрустом, зевнул и сел.
- Что? Это ты, Миша?
- Я. Что случилось, Ван?
Штурман взглянул на хронометр, свистнул и поднялся на ноги.
- Чжэньши тай ци-ю цы-ли-ла… - пробормотал он. - Незадача! Отправил бакен, занялся вычислениями и вот тебе - закружилась голова, упал… А времени уже много. Следует торопиться.
Михаил Петрович с сомнением поглядел на него.
- Боюсь, опять ты свалишься…
- Надо надеяться, не свалюсь. Это все проклятая вертушка.
- Какая вертушка?
- Звездолет вертится. Сто оборотов в минуту около продольной оси. Там, в кабине, в узкой части, еще ничего. А здесь мы весим почти в полтора раза больше. Хочешь посмотреть, что снаружи делается?
Не дожидаясь ответа, Ван передвинул на панели какой-то рычажок, и под ногами его неслышно открылся круглый иллюминатор из кристаллического стекла.
- Видишь?
Михаил Петрович наклонился, вглядываясь.
- Нет. Мелькает только что-то.
- Мелькает… Это Мусин… Юпитер. Мы очень быстро вертимся. Будем останавливать вращение и выходить на правильный курс. Нам повезло…
Ван вдруг замолчал, глаза его остановились и остекленели.
- Бо…лит, - задыхаясь, проговорил он. - Ай-я! Чжэнь цзао-гао… Спина болит. Опять, кажется, кровь пошла. Слушай… У тебя на лице тоже… кровь? Или мне кажется?
Михаил Петрович подхватил его под руки.
- Сядь, отдохни, Ван.
- Хорошо. - Штурман сел, скрестив ноги, уронил голову на грудь. - Я все подсчитал. Теперь нужно так. Мы идем в направлении вращения Юпитера. Понимаешь? Мы его перегоняем. И почти в плоскости его экватора. Повезло… Здесь он вращается со скоростью десять километров в секунду. Наша скорость - двадцать. Тормозим своими двигателями - долой три-четыре километра. И врезаемся в атмосферу с относительной скоростью около шести-семи километров. Это… уже… хорошо. Не сгорим.
Он помолчал.
- Как там Валентина Ивановна?
- Еще дышит.
- Хорошо… Ну, давай задело. Нужно только… сначала предупредить их. Пусть привяжутся. Возможны толчки. Ты… иди.
Ван дышал тяжело и часто, и Михаил Петрович со страхом и жалостью глядел на его неузнаваемо изменившееся лицо, на черный рот, в углах которого вздувались и пропадали розовые пузырьки.
- Иди, Миша.
- А ты как же?
- Иди. Я справлюсь.
Но что-то удерживало Михаила Петровича, и только когда штурман резко выкрикнул’ “Иди, тебе говорят!” - он повернулся и вышел, прикрыв за собой дверь.
Потный и задыхающийся, добрался Михаил Петрович до передней кабины. И первое, что он увидел, были Беньковский и Северцев, стоявшие у кресла, в котором лежала Валя.
- Умерла, - коротко сказал профессор.
Северцев, не отрываясь, смотрел на мертвое запрокинутое лицо женщины, казавшееся теперь спокойным и даже радостным. Михаил Петрович кашлянул, помолчал с минуту и сказал шепотом:
- Разойдитесь по местам и пристегнитесь. Ван начинает.
4. РОЗОВЫЙ СВЕТ
Угрюмый неразговорчивый Горелов умер внезапно - он мгновенно растворился в ослепительной вспышке метеоритного взрыва, как пушинка в огне свечи, так и не успев, конечно, понять, что произошло. Валентина Ивановна Зотова, веселая хорошенькая хохотушка, угасла, не приходя в сознание, изувеченная страшным толчком, изломанная и разбитая.
А Ван… Теперь Михаил Петрович был уверен, что Ван хорошо знал, как и когда настигнет его смерть. Вероятно, жизнь ушла от него с последними литрами горючего, выброшенного из опустевших баков во взрывные камеры. Он больше не мог влиять на судьбу звездолета. Звездолет стал трупом, и Ван умер вместе с ним. Скрюченное тело штурмана висело у панели управления, и потребовалось немало усилий, чтобы разжать его пальцы, закостеневшие на рычагах.
Беньковский нерешительно посмотрел на Михаила Петровича.
- Мы должны остаться здесь, - сказал он. - Здесь единственный иллюминатор и… и достаточно просторно, чтобы расположиться с приборами.
- Я тоже так думаю, - серьезно ответил Михаил Петрович.
- Тогда…
- Да, я понимаю. Сейчас.
- Может быть, вам помочь?
- Нет, что вы, Андрей Андреевич…
Он бережно взял труп на руки, не испытывая при этом ни страха, ни брезгливости, которые обычно ощущал раньше при виде мертвецов, и понес в переднюю кабину. Теперь это было не трудно - звездолет больше не вращался, в нем воцарилась невесомость. Северцев, стоявший в дверях, испуганно посторонился.
В передней кабине он уложил Вана в свое испачканное кровью кресло и, не торопясь, пристегнул широким ремнем. Затем несколько минут постоял у входа, придерживаясь за стенку.
- Прощайте, друзья, - сказал он вслух. - Вернее… до скорой встречи.
И, не оглядываясь, вышел.
Врубке Беньковский и Северцев согнулись у иллюминатора. Михаил
