Неизвестные Стругацкие. От «Понедельника ...» до «Обитаемого острова»: черновики, рукописи, варианты

Лола хрустнула пальцами.

— Опять какой-нибудь скандал, — сказала она брезгливо.

— Н-ну, в общем, да… скандал. Я слегка повздорил с господином президентом, и мне порекомендовали год-другой пожить в провинции. Поэтому, собственно, я и приехал.

Она смотрела ему в лицо, и видно было, как брезгливость сменяется у нее сомнением, а сомнение — каким-то ужасным подозрением.

— Только не воображай, что меня разыскивает полиция, — сказал он с досадой.

Она поджала губы.

— Я ничего не воображаю, — сказала она и надолго замолчала.

Убран этот разговор, вероятно, не только потому, что ТАКОЙ бывшей жене такие новости-подробности не сообщают, но и потому, что Авторы решили сказать читателю об опальности Банева позже.

Об особенностях погоды тоже мимоходом говорится в самом начале повести:

— Что у вас тут сделалось с погодой? — спросил Виктор. — Или просто лето неудачное?

— У нас теперь всегда так, — сказала она с неожиданной злостью. — Ах, как ты мне надоел!

И даже об особом отношении мокрецов к детям говорится сразу:

<…> Так и отдать ее мокрецам? Чтобы мокрецы ее воспитывали, да?

— Какие еще мокрецы? — спросил Виктор, морщась. — Знаешь, Лола, ты все-таки, знаешь…

В перечислении же Павором бед от мокрецов в рукописи еще и такая «беда»: «Телевизоры не работают — от мокрецов».

Бол-Кунац на вопрос Банева, где он был и что делал, когда его ударили по голове, отвечает: «Видите ли, я лежал тут за углом…» В черновике было продолжение: «Когда вы упали, я бросился на него, и тогда он ударил меня, и я опять не успел его разглядеть».

«Знаю я нынешних уголовников», — думает Банев и (в черновике) добавляет: «Отрыщь набок, хлява, и бе. По'л? По'л. Не то». А когда Банев вспоминает детство и цирк («любоваться на ляжки канатоходицы»), он добавляет: «Где еще в нашем городке было на ляжки любоваться…».

Подробности в речах Голема. Среди примеров насилия над языком кроме «Куда идет дождь?», «Чем встает солнце?» Голем еще называет: «Кем грядет жених во полунощи?» Баневу Голем говорит: «Это все дожди. <…> Мы дышим водой». В черновике он добавляет, конкретизируя: «Уже три года, как этот город дышит водой». Вместо пафосной речи об Апокалипсисе, злаках и плевелах Голем иронизирует: «А тем временем доктор Квадрига погиб в туалете. Он не захотел ждать, и, может быть, он прав».

Более подробно в черновике описывается и разговор Голема с Павором:

— Согласитесь, Голем, — говорил Павор, — я в глупейшем положении. Вы сами понимаете, что я не могу жаловаться на военных. Сам отвечать я тоже не намерен. Мне остается только одно — писать жалобу на вас.

— Но вы же знаете, что я тоже ни при чем, — лениво возразил Голем.

— Так я и говорю: глупо. Но если я не представлю отчета, на меня наложат взыскание. Зачем мне взыскание? Я представлен к повышению, а из-за этой глупости…

<…>

— Вы можете мне что-нибудь посоветовать?

— Не знаю… Нет.

— Может быть, мне обратиться к начальнику охраны?

— Может быть. Обратитесь. Ох, и надоело же мне это.

— Мне тоже. А где я его возьму?

— Представления не имею. Я его один раз только видел. Спросите у солдат.

Павор залпом опрокинул свою рюмку.

— Я констатирую, что вы не хотите мне помочь.

— Я не знаю — как, — сказал Голем.

— Но это же вздор! Вы — главный врач лепрозория, царь и бог, вы подписываете пропуска. Неужели у вас нет никаких возможностей провести меня на территорию?

— Есть одна. Если вы заболеете, я приму вас к себе.

Санаторий, в котором работала Диана, находился на Санаторной горе (говорится в рукописи).

«Плохо, если на рудники», — думает Банев о сопротивлении президенту. В рукописи были не просто рудники, а «урановые рудники». В рассказе бургомистра о заболевшем очковой болезнью приехавшем известном физике говорилось о физике-ядерщике.

Разговор Банева с мокрецом, угодившим в капкан, на крыльце санатория был более информативным:

— Вам что-нибудь нужно? — спросил Виктор. — Может быть, глоток джину?

— Кто вы такой? — спросил мокрец.

— Моя фамилия Банев.

— Вы живете в этом городе?

— Да. Временно. Вам больно сейчас?

Виктору были видны только его глаза, но ему показалось, будто мокрец безрадостно ухмыльнулся под черной повязкой.

— А вы как думаете?

— Ничего. Потерпите еще несколько минут, — сказал Виктор. — Сейчас за вами приедут… Вам на редкость не повезло, однако.

— Да. Не повезло.

— Завтра найду этого дурака, который ставит капканы на человечьих тропинках, и обрадую его. Тоже мне, траппер, Кожаный Чулок, Соколиный Глаз…

Диана на вопрос Банева, почему ей не нравится Павор, отвечает, что таких белокурых бестий она ненавидит. В рукописи же сначала она сообщает более конкретно:

— Мне не нравится, что он занимается мокрецами. И мне не нравится, что его не пускают в лепрозорий.

— Не понимаю, — сказал Виктор благодушно. — Мокрецами он занимается потому, что он инспектор департамента здравоохранения, а не пускают его… так ведь никого не пускают.

Фламин Ювента в рукописи был племянником не полицмейстера, а директора завода. И Тэдди после драки говорит Баневу не «Дядюшка у него знаешь кто», а «Его дядюшка приятель с начальником полиции».

В время разговора с Дианой о людях-«медузах» Банев на вопрос Дианы, что делают с медузами, отвечает более конкретно: «На Дальнем Востоке из них, кажется, делают консервы».

Появившись в ресторане, мокрец обращается с вопросом к Диане. В первоначальном варианте вопрос был общим (к Диане и Виктору), и отвечал на него Виктор более подробно:

— Простите, — сказал он, — вы не можете мне сказать, где доктор Юл Голем?

— Нет, — сказал Виктор. — Обычно в это время он бывает здесь, но сегодня где-то задержался. Он будет с минуты на минуту.

— Присядьте, — предложила Диана, — подождите.

— Благодарю вас, — сказал мокрец, — я подожду в вестибюле.

— Вы нам нисколько не помешаете, — сказала Диана. — Садитесь.

После этого в окончательном варианте «Виктор налил ему коньяку. Мокрец привычно небрежным жестом взял рюмку, покачал, как бы взвешивая, и снова поставил на стол». В черновом варианте:

Виктор молча налил коньяку в третью рюмку и придвинул к нему. Но он не обратил внимания ни на Виктора, ни на коньяк. Он пристально смотрел на Диану.