но все почти не слонялись, скажем, по улицам, как это обычно бывает в городах летними вечерами, а тихо культурно сидели на своих крылечках и молча трещали семечками. Семечки были арбузные, подсолнечные, дынные, тыквенные, а крылечки были резные с узорами, резные с фигурами, резные с балясинами и просто из гладких досок, знаменитые китежградские крылечки, среди которых попадались и музейные экземпляры многовековой давности, взятые под охрану государством и обезображенные тяжелыми чугунными досками, об этом свидетельствующими. Где-то крякала гармонь — кто-то, что называется, пробовал лады. Я покосился на Федю, однако он был спокоен. Федя вообще сочувственно относился к гармоням и склонен был даже считать аккордеон музыкальным инструментом, но вот от гитар он шарахался. Я давно уже заметил эту его странность, а недавно он объяснил мне, в чем здесь дело. Дело было в альпинистах и в их обыкновении петь под гитару. «Вы не можете себе представить, как это страшно, Саша, — рассказывал Федя, — когда в ваших родных тихих горах, где шумят одни лишь обвалы, да и то в заранее известное время, вдруг кто-то над ухом зазвенит, застучит и примется орать, как они вскарабкались по „жандарму“ и „запилили по гребню“ и как потом какого-то „психотика“ „пробило на землю“. Это бедствие, Саша, у нас некоторые болеют от этого, а кое-кто и умирает».
Около входа в кафе отирался клоп Говорун. Он хотел войти, а его не пускали. Он был в бешенстве и, как всегда, находясь в возбужденном состоянии, испускал сильный, неприятный для непьющего Федора, запах дорогого коньяка «Курвуазье». Я посадил его в спичечный коробок и велел сидеть тихо, и он сидел тихо, но как только мы прошли в кафе и нашли свободный столик, сразу же развалился на стуле и стал стучать по столу всеми шестью лапами, требуя официанта. Сам он, естественно, в кафе ничего не ел и не пил, но жаждал справедливости и полного соответствия между работой бригады официантов и тем высоким званием, за которое эта бригада борется.
Я заказал себе яичницу по-домашнему, салат из раков[50] и стакан вина. Федю в кафе хорошо знали и принесли ему сырого тертого картофеля и капустных кочерыжек, а перед Говоруном поставили фаршированные помидоры, которые он заказал из принципа.
Съевши салат, я ощутил, что устал, как последняя собака, что язык у меня не поворачивается и что мне ничего не хочется. Кроме того, я заметил за собою, что все время вздрагиваю, потому что в шуме публики мне постоянно слышалось утробное «грррм». Зато прекрасно выспавшийся задень Говорун чувствовал себя бодрым, как никогда.
— До чего бессмысленные и неприятные существа, — говорил он, озирая кафе с видом превосходства. — Воистину только такие грузные, неповоротливые жвачные животные способны под воздействием комплекса неполноценности выдумать миф о том, что они цари природы. Откуда взялся этот миф? Например, мы, насекомые, считаем себя царями природы по справедливости. Мы многочисленны, неприхотливы, мы обильно размножаемся, и многие из нас заботятся о потомстве. Мы обладаем органами чувств, о которых вы, хордовые, даже понятия не имеете. Мы умеем погружаться в анабиоз на целые столетия без всякого вреда для себя. Наиболее интеллигентные наши представители прославлены как крупнейшие математики, архитекторы, социологи. Мы открыли идеальное устройство общества, мы овладели гигантскими территориями, мы проникаем всюду, куда захотим. Поставим вопрос следующим образом: что вы, люди, самые, подчеркиваю, высокоразвитые из хордовых, можете такого, что бы хотели уметь, но не умели бы мы? Вы много хвастаетесь, что умеете изготовлять орудия труда и пользоваться ими. Простите, но это смешно. Вы подобны калеке, который хвастается своими костылями. Вы строите себе жилища, мучительно, с трудом, привлекая для этого такие противоестественные силы, как огонь, пар, строите тысячи лет и все время по-разному, и все никак не можете найти удобной и рациональной формы жилища. А жалкие муравьи, которых я искренне презираю, решили эту простенькую проблему сто миллионов лет назад — и решили раз и навсегда. Вы хвастаете, что все время развиваетесь и что вашему развитию нет предела. Нам остается только хохотать. Вы ищете то, что давным-давно найдено, запатентовано и используется с незапамятных времен: разумное устройство общества и смысл существования. Вы называете нас паразитами и убеждаете друг друга, что паразит — это плохо. Но будем последовательны. Что есть паразит? В переводе это значит «нахлебник», «блюдолиз».[51] Паразитирующим даже ваша наука называет тот вид, который существует на другом виде и за счет другого вида. Например, я с гордостью утверждаю: да, я паразит. Я питаюсь жизненными соками существ иного вида, так называемых людей. А как обстоят дела с этими так называемыми людьми? Могли бы они заниматься своей сомнительной деятельностью или даже просто существовать, если бы они ежедневно и по нескольку раз в день не вводили бы в свой организм живые соки не одного, а множества живых видов как животного, так и растительного царства? Глупцы бросают нам обвинение, что мы подкрадываемся к своей так называемой жертве, пользуясь темнотой и ее, жертвы, сонным и, следовательно, беспомощным состоянием. Все это ханжеские бредни, и я отвечу на них просто: может быть, МЫ убиваем свою жертву, прежде чем ввести ее соки в свой организм? Может быть, МЫ изобретаем все более и более утонченные способы этого убийства? Может быть, МЫ разработали и практикуем изуверские способы уродования своих жертв путем так называемого искусственного отбора для удобства их пожирания? Нет, не мы! Мы, даже самые дикие и нецивилизованные из нас, позволяем себе урвать лишь крошечную толику от щедрот, коими наделила вас природа. Но вы идете еще дальше. Вас можно назвать сверхпаразитами, ибо ни один другой вид не додумался еще паразитировать на самом себе. Ваше начальство паразитирует на подчиненных, ваши преступники паразитируют на так называемых порядочных гражданах, дураки паразитируют на мудрецах. И это цари природы!
Лень мне было спорить с этим толстовцем, да и сил не было. Но Панург громко расхохотался и воскликнул, гремя бубенцами:
— Вот это отповедь, черт меня подери со всеми потрохами, включая аппендикс и двенадцатиперстную кишку! Осмелюсь добавить только, что Ода Нобунага был знаменитым воякой и тираном жестокости беспредельной, уродлив, как мартышка, и не терпел лжи. Всех, кто поступал не в соответствии, он рубил в капусту на месте сам или отдавал на шинкование некоему Тоётоми Хидэёси, который тоже хорошо понимал в этом деле. «Правда ли, говорят, что я похож на обезьяну?» — спросил однажды Ода Нобунага одного своего приближенного, до которого давно добирался. Лизоблюд помертвел и опачкался, и Ода Нобунага уже взялся за рукоятку меча, но тут обреченный лизоблюд, движимый отчаянием, нашелся. «Да что вы, ваше превосходительство! — вскричал он. — Как можно! Наоборот, это ОБЕЗЬЯНА имеет несравненную честь походить на вас!» Что и привело свирепого диктатора в самое превосходное состояние духа.
— Я не понял этого намека, — с достоинством объявил Говорун, но по лицу его медленно проскользнула тень многовекового застарелого ужаса перед зловещим призраком чудовищного указательного пальца, неумолимо надвигающегося на него с непреложностью рока.
— Я, конечно, слабый диалектик, — произнес Федя, покусывая кочерыжку великолепными зубами, — но меня воспитали в представлении о том, что человеческий разум — это все-таки высшее творение природы. Мы в горах привыкли бояться человеческой мудрости и преклоняться перед нею, и теперь, когда я некоторым образом получил образование, я не устаю восхищаться той смелостью и тем хитроумием, с которым человек уже создал и продолжает создавать так называемую вторую природу. Человеческий разум — это… это… — Он медленно помотал головой и замолк.
— Вторая природа! — пренебрежительно сказал клоп. — Третья стихия, четвертое царство. Как мог бы сказать один крупный человеческий деятель, зачем вам две природы? Загадили одну и пытаются заменить ее другой. Я же вам уже сказал, Федор: вторая природа — это костыли калеки. А что касается разума… Не вам бы говорить, не мне бы слушать. Сто веков эти бурдюки с питательной смесью болтают о разуме и до сих пор не знают, что это такое. В одном только они согласны — это что, кроме них, разумом никто не обладает. Если мысленным взором окинуть всю историю изучения человеком вопроса о мышлении, легко увидеть, что все это изучение сводится к выдумыванию более или менее сложных терминов для обозначения явлений, которых он, человек, не понимает. Так появляются РАЗДРАЖИМОСТЬ, ОЩУЩЕНИЕ, ИНСТИНКТЫ, РЕФЛЕКСЫ УСЛОВНЫЕ, РЕФЛЕКСЫ БЕЗУСЛОВНЫЕ, ПЕРВАЯ СИГНАЛЬНАЯ СИСТЕМА, ВТОРАЯ СИГНАЛЬНАЯ СИСТЕМА… Теперь обнаружили еще третью, ту самую, между прочим, которой мы, клопы, пользуемся с незапамятных времен. И ведь что замечательно. Если существо маленькое, крошечное, если его легко отравить какой-нибудь химической гадостью или просто раздавить пальцем, то зачем с ним церемониться? У него, конечно, инстинкт, примитивная раздражимость, низшая форма нервной деятельности. Типичное мировоззрение самовлюбленных имбецилов. Но они же разумные, им же нужно все это обосновать! Чтобы насекомое можно было раздавить без зазрения совести. И посмотрите, Федор, как
