Посоветовать автору слегка сократить рассказ — во-первых, четыре первые страницы, смысл которых всё равно повторяется дальше, во-вторых, убрать недоношенный роман с Джен, который в рассказе роли не играет. Тогда рассказ подожмется, станет более логичным и сюжетно мускулистым. Публиковать, на мой взгляд, можно и нужно. Порядочных памфлетов у нас не так много.
Дорогой Аркашенька!
1. Итак, ждем в субботу первого. Когда возьмешь билет, дай еще предупредительную телеграмму для общности.
2. Насчет фурора СВД — это всё моча. Нравится и ладно. Нам обольщаться не след, ибо это всё шуточки. Да и Детгиз, как я понял, не берет. Может быть, он и ПНвС в целом тоже не возьмет?
3. Вот насчет «Москвы» — это здорово. Не верится, конечно, но хочется надеяться.
4. К похвалам французов я уже как-то привык. И к тому, что хвалят нас вместе с Журавлевой. И к тому, что хвалят, как правило, не за то, за что следует. Но всё равно приятно.
5. Альманах при МолГв — это светлая идея. Воистину светлая. Кажется, это единственная редакция, при которой что-то можно делать. Остальные только языком болтают. И подписная библиотечка — тоже вещь. Правда, нечто подобное собирались, по-моему, делать уже несколько раз, и каждый раз все увядало и отцветало, как те хризантемы в саду.[84]
6. Экзы «Новой сигнальной» получили все, кому следовало. «Ф-63» и «ЧС» привози, конечно. Ощущается острый в них недостаток.
7. Послесловие Нудельмана — отлично! Я очень рад.
8. Наши гиганты задумали одну штуку, о которой пока, наверное, не стоит особенно шуметь. Дело в том, что сюда приезжал Косолапов, выступал где-то с пропагандой чего-то. Вездесущий Хейфец, как всегда страшно нуждающийся в средствах, отвел его в сторонку и предложил издать в Гослите книжку — сборник статей о современных фантастах. Косолапов сказал, что это было бы очень хорошо. У нас, сказал он, лежит в редакции несколько заявок на такие книги, но это всё чудовищные тома по пятнадцать-двадцать листов, издавать которые нельзя из-за недостатка бумаги. Это старики, продолжал он, не умеют писать коротко; вот взялись бы вы, молодые!.. Молодые, конечно, взялись. Заявка уже написана и сдана. В книжке будут статьи о Леме (Хейфец), о Брэдбери (Брускин), о Стругацких (Травинский), о Ефремове (кажется, Урбан), еще о ком-то, не помню. Брандису и Дмитревскому, чтобы не обижались, собираются дать вступительную статью («Опытные, заслуженные критики представляют вселенной пытливую талантливую критическую молодежь»). Мне эта мысль очень нравится, хотя боюсь, всё это останется втуне. Кроме того, возникла еще колоссальная идея: созвать конференцию фантастов при «Звезде» — по-домашнему, с трепом, с руганью, с выездами в места скопления творческой молодежи (в кафе к физикам и к химикам). Все продумано до деталей, но не ясно пока, зачем нужна эта конференция и что на ней делать, кроме распития спиртных напитков и бешеных споров о дефинициях.
9. В Лрде объявилась еще одна женщина-фантаст — физик по фамилии Ларионова. У Володьки лежит ее повесть, говорят, неплохая. Володька сказал, что это довольно мрачная смесь Лема, Стругацких и Варшавского. Похоже на то: я не читал, но бегло просматривал. Володька выяснил, что ее любимые фантасты Лем и Стругацкие («не всё, конечно…»).
10. И наконец, ХВВ. Дело, Аркашенька, не в других планетах, которые мне самому осто и насто. Дело в ограниченности замысла. Я имею в виду сюжетный замысел, так сказать завязку. Дело в том, что придуманный нами аппарат не позволяет рассматривать проблему мещанства под многими углами зрения. Аппарат этот есть в общем-то не что иное, как разновидность наркотика, очень мощного, может быть, но всего лишь наркотика. Как-то проблема мещанства заменяется в этом случае совсем другой проблемой: какою жизнью лучше жить — реальной или галлюцинированной. Проблема интересная, но не та, что меня волнует. Да и тебя тоже. Слабым местом замысла является именно этот аппарат. Галлюцинации и электронный онанизм. По-моему, это не то, что надо. В общем, надо много говорить и думать. Писать, по- видимому, начнем не сразу. Сначала будем долго и нудно ругаться. Как-то всё это очень не просто.
Ну, пока. Ждем тебя, крепко целую, твой [подпись]
Р. Т. Привет Ленке. Очень рад, что всё в порядке и никто ни на кого не сердится.
Паренек сидел, чуть сгорбившись, глядя прямо перед собой невидящим, сосредоточенным взором. Пальцы рассеянно поглаживали корешок книги. Я осторожно присел рядом, наклонил голову и прочел:
А. Стругацкий, Б. Стругацкий, «Путь на Амальтею». Знакомая вещь.
— Как, понравилась книга?
— Ничего. Местами здорово закручено, только разговоров многовато, — серьезно ответил он и снова наморщил лоб.
Обыкновенное мальчишеское лицо, живое, открытое, вдумчивое.
Наверное, много читает, заключил было я, но тут же вспомнил его ответ. «Здорово закручено» не очень гармонировало с представлением о начитанности. Впрочем, зачем гадать? Сам скажет. Он словно подслушал мое желание:
— Вчистую забыл… Никак не припомню…
— О чем ты?
— Да вот об этой книжке. Уже читал похожее, а где, не знаю…
— Может, просто показалось? Мне такой сюжет не встречался.
— Я не о том, что написано, а как в ней говорят герои…
Завязалась беседа. Паренек говорил о фантастике с горячностью завзятого любителя. Он внимательно следил за новинками научно-фантастической литературы. Ему было с чем сравнивать, у него уже выработался свой критерий оценки. Правда, иные его высказывания могли показаться резковатыми и самоуверенными, но никакие пустыми или поверхностными. Это были плоды самостоятельных размышлений о прочитанном.
<…>
Паренек помолчал и вдруг воскликнул:
— А все же вспомнил! У Остапа Бендера говорят как здесь. Правда?
Я понял его — он имел в виду языковую аналогию героев Стругацких с персонажами Ильфа и Петрова — и ответил вопросом:
— А «здорово закручено» откуда ты взял? Он посмотрел, улыбнулся и сказал:
— Наверное, из «Амальтеи», «Теленка» я давно читал…
<…>
Бедный подросток! Чем только не забиваются его мозги, когда он читает произведения, в которых и взрослый ногу сломит. Материалистическая платформа некоторых повестей и рассказов (идущих под тем же титром «научно-фантастические»!) более чем сомнительная.
<…>
Полную неожиданность преподнесли братья Стругацкие. Уж, казалось бы, кто-кто, а они, писатели ярко выраженного реалистического стиля, бесконечно далеки от мистических вывертов. Но и они отдали дань этой заразительной болезни. В повести «Далекая Радуга» (сборник «Новая сигнальная», изд-во «Знание», 1963 г.) фигурирует некто Камилл. Личность вначале оригинальная, не более. Затем начинается странная трансформация. Камилл убит, но вскоре таинственно оживает. Читатель думает: «Мало ли что, наверное, ошибка, как-то вывернулся», и терпеливо ждет объяснения. Не тут-то было! В конце повести снова появляется Камилл и загадочно вещает, что сегодня умирал уже трижды и трижды воскресал. Что он последний из чертовой дюжины (???), что ему снова предстоит погибнуть наравне со всеми и снова воскреснуть и ему будет ужасно тоскливо одному на обугленной планете. Он, Камилл, синтез человека и машины, он всё может, но ничего не хочет…
Так и тянет мистическим туманом. Поневоле задумаешься: и откуда такое в нашей фантастике?
Мечтать можно и нужно. Но абсолютно недопустимо в погоне за внешним эффектом подменять
