Б. Стругацких?
<…>
Стругацкие не ученые, не политики, не социологи. Они моралисты в фантастике. Они исследуют природу добра и зла, стремятся разделить «хорошо» и «плохо». Отсюда растут моральные императивы человеческого поведения, диктующие выбор главного направления в жизни. Герои Стругацких всегда на историческом распутье, перед выбором, а котором проверяются высшие ценности — разум и человечность. Острая и трагическая ситуация «Далекой Радуги», где в минуты смертельной опасности решается вопрос о том, что ценнее: труд всей жизни целого коллектива людей или дети этих же людей, наиболее полно выражает главную мысль Стругацких: как трудно быть человеком и как важно всегда оставаться им, как трудно побеждать дьявольски правильную логику разума во имя высшей логики человечности.
Приехал 6.05.64. Уезжаю 7.06.64. Написаны черновики
«Ночь перед рождеством»[106]
«О времени и о себе»[107]
Жарко
Жажду
Ж…а.
Уважаемый Генрих Саулович.
Мы тщательно изучили Ваше письмо и похихикали над «Гриадный Крокодилом». Мы сейчас в Ленинграде и положение о Гриадном Крокодиле обязательно зачитаем на ближайшем же сборище местных фантастов. Не сомневаемся, что реакция будет соответствующая. Надо сказать, что Ваши обращения к общественности всегда вызывают только соответствующую реакцию. Впрочем, как говаривал трактирщик Паливец, всему этому цена дерьмо.[108]
Нам, уважаемый Генрих Саулович, представляется, что Вы беретесь за дело не совсем с той стороны. Фактически Вы боретесь против литературного середняка. При этом Вы нападаете на Громову и Гансовского, на Парнова и Емцева, хотя совершенно ясно, что эти писатели стоят значительно выше среднего уровня, и создается впечатление, что Вы словно ослеплены своим принципом порицания сюжетного повтора, принципом, который по сути его имеет смысл применять (и Вы сами согласны с этим) только против середняка. Но ведь вся история негативной литературной критики в новое и новейшее время — это история борьбы с литературным середняком. И борьбы безнадежной. Середняка давят, ошпаривают пародиями, травят постановлениями, и тем не менее литература, как старый диван <клопов>, ежеминутно и ежечасно рождает новые и новые стада середняка. Середняк попросту неизбежен. Неизбежен так же, как талант. Неизбежен так же, как бездарный халтурщик, ибо всё в нашем мире распределено по гауссиане. Может быть, мы немножечко пацифисты, но нам кажется, что самый верный путь — это путь утверждения, а не отрицания, путь позитивной критики, положительного примера, путь непрерывного поиска рационального зерна. Слишком часто чистка оскверненных храмов начиналась с погромов и кончалась сожжением какого-нибудь Джордано Бруно. А между тем, «Баллада о звездах» и «Полигон „Звездная Река“» сделали ей-богу много больше, чем все обращения к общественности вместе взятые. Если воевать, то воевать хорошими произведениями, а если уж бить, то бить в корень: не по автору-середняку и даже не по Волгину-Оношко, а прямо по издательству, по неприхотливому редактору и по безграмотному рецензенту. Впрочем, Вас мы тоже понимаем: прочтешь иногда чего-нибудь — так и дал бы в рыло.
Проблема связи между фантастами разных городов, как нам кажется, в какой-то степени уже решена многочисленными, хотя и эпизодическими личными контактами. Мы, например, очень дружны с Войскунским и Лукодьяновым, большинство московских фантастов часто встречаются с ленинградцами. По-видимому, этого достаточно. По-видимому, пока дело находится в такой стадии, когда другие формы общения не являются необходимыми. Идея всесоюзного совещания, как и любая позитивная идея, безусловно заслуживает всяческой поддержки. Она уже выдвигалась в Ленинграде и со вкусом обсуждалась, но вскоре сама собой заглохла, потому что никому не было ясно, чем на этом совещании заниматься, кроме как сидеть в буфете и пить коньяк. Лично мы, честно говоря, считаем, что сделано еще слишком мало, чтобы ставить какие-то вопросы, требующие специального совещания. Пока вполне достаточно личных контактов. Но это, повторяем, только наше мнение, мы вовсе не против совещания, как такового, мы просто не знаем, о чем стоило бы сейчас совещаться во всесоюзном масштабе. А впрочем, мы за любые контакты и за любые совещания — были бы практические предложения.
Давно и очень хочется побывать в Баку. Там при личной встрече мы могли бы поговорить о многом, о чем просто не имеет смысла писать в письмах. Но, черт его знает, никак эта поездка не получается, всё время что-нибудь мешает. Может быть, удастся все-таки выбраться в этом году.
С искренним уважением
Р. Т. Если надумаете писать нам, пишите до 1 июня по адресу: Ленинград <…>
Уважаемые Аркадий Натанович и Борис Натанович!
Ваше письмо очень огорчило меня. Мне хотелось верить, что герои ваших произведений близки вам по мировоззрению. И вдруг всё иначе. Жаль.
Борьба с литхалтурой — дело тяжелое, но совсем не безнадежное (во всяком случае — в фантастике). Допустим, однако, что это безнадежная борьба. Всё равно надо бороться. Так у вас и поступают люди в «Далекой Радуге». Я бы сказал: в безнадежных случаях особенно важно бороться. Потом будут тысячи случаев, когда в неясных ситуациях (бороться или не бороться) пригодится принцип «всё равно — борись».
Между прочим, самая результативная битва в истории человечества — это сражение Дон Кихота с ветряными мельницами. Стерлись (не только из памяти людей, но и по своим практическим последствиям) битвы Ганнибала и Цезаря, давно закончилось влияние на историю грандиозных сражений первой мировой войны (Марна, Верден, Ютландский бой). А налет Дон Кихота на мельницы еще много столетий будет формировать общечеловеческую идеологию и ощутимо воздействовать на историю. И не из-за «живучести» литературы: сохранили свою действенность и реальные древние сражения… если они были безнадежны (Фермопилы).
Другой вопрос — с той ли стороны я берусь за дело. Пожалуй, можно математически доказать, что сторона выбрана правильно. Прежде всего, Емцев и Парнов отнюдь не лучше Волгина и Оношко. «На оранжевой планете» Оношко вышла тиражом в 65 тысяч. «Космический бумеранг» Волгина — 105 тысяч. «Последняя дверь» Емцева и Парнова по степени маразмичности подобна «Бумерангу» (правда, в «Бумеранге» выдан псевдоузбекский колорит, а в «Двери» — псевдоукраинский), но зато опубликована «Дверь» в журнале, имеющем тираж 1.167.000. Потом «Дверь» пойдет в какой-нибудь сборник «Знания» — 315.000. А потом — в книгу Емцева и Парнова в том же издательстве: еще 315.000. Уже по одному этому вредное действие «Двери» в десятки раз больше, чем «Бумеранга». Но есть еще два фактора. Книги Оношко, Волгина и других периферийных авторов сразу же подвергаются разносу в печати: это снижает их вредное действие. Кроме того, они вообще имеют малое хождение. Зато «Техника-молодежи» переходит из рук в руки. Если даже допустить, что «Дверь» на какую-то микровеличину менее маразмична, чем «Бумеранг», всё равно она оказывает — с учетом дополнительных факторов — в СОТНИ раз более вредное действие.
Я прикидывал годовой листо-тираж фантастики (кроме переводной) за последние два года. Оказывается, что 60–70 % листо-тиража приходится на Днепрова, Емцева-Парнова, Гансовского, Михайлова, Мартынова, Войскунского-Лукодьянова. Ефремов с 58-го года не опубликовал ни одной новой фантастической строчки. Ваши вещи выходят сравнительно небольшим тиражом (сравните тираж «Попытки