Медведь беспокойно смотрел на хозяина. Выкрики скомороха что-то всегда говорили ему. Когда скоморох кричал, Мишка должен был кланяться или рычать, подыматься на задние лапы, скулить, обниматься, падать или плясать. Но то, что кричал скоморох сейчас, не давало сигналов зверю. Чего он хочет? Гремя железом, медведь подошел к нему ближе и ласково сунулся мордой в живот.
– Пойдем, – произнес стрелец, положив на плечо скомороха руку.
– Не пойду: я правду хочу сказать…
– Там скажешь! – насмешливо возразил второй из стрельцов, схватив Гурку под локоть.
Гурка толкнул стрельца так, что тот отлетел к стене.
Максим Гречин шагнул на Гурку, сильной рукой схватил его сзади за шею, желая пригнуть к земле.
– На ратных людей в драку лезешь! – проворчал он, встряхнув скомороха.
И вдруг страшный удар свалил с ног Максима и отшвырнул под скамью. Среди горницы, плечо к плечу рядом с Гуркой, на задних лапах, во весь богатырский рост стоял разъяренный зверь. Стрельцы и земские выборные попятились.
Гурка весело засмеялся.
– Покажи им, Миша, как Минин-Пожарский панов колотил, – сказал он.
Медведь заревел и пошел на Неволю. Пятидесятник выхватил саблю.
– Миша, назад! – испуганно крикнул Гурка, изо всех сил дергая к себе цепь.
Но было уже поздно: Петр Сумороцкий поднял пистоль и выстрелил зверю в спину.
Медведь упал.
– Миша! Мишутка! – воскликнул Гурка. – Убили! Мишутка! Родимый! – он кинулся к лохматому другу.
– Уйди! Он жив! Разорвет! – предостерегающе крикнул скомороху Левонтий Бочар.
Не слыша его, Гурка обнял друга за шею. Медведь оглянулся, лизнул ему руку, оставив на ней яркий кровавый след, вдруг застонал и доверчиво и бессильно поник головой к нему на колени. Изо рта зверя стекала кровь, глаза стекленели…
– Сколь ветчины! – громко сказал Устинов.
– На подворье свести скомороха, – повторил Мошницын приказ стрельцам тем же тоном, каким произносил его несколькими минутами раньше.
Осмелевший стрелец толкнул ногой Гурку.
– Простился с покойником – и пойдем, – сказал он, – а поминки завтра!
В этот миг медведь вздрогнул всем телом. Стрелец отшатнулся, но тут же поняв, что это была последняя предсмертная дрожь убитого зверя, схватил скомороха за шиворот.
Гурка встал.
– Ну, смотри, дворянин, вспомнишь Мишу! – пригрозил он, обратясь к Сумороцкому.
– Пойдем, гусаки! – сказал Гурка стрельцам и сам, распахнув дверь на площадь, вышел вон из избы…
– Сколь ветчины! – повторил Устинов и шевельнул йогой мертвую голову зверя.
– Теперь, Петр Андреич, довольна душа твоя? Больше обиды нет? – спросил Мошницын.
– Не кафтан обида, не скинешь с плеч! – возразил Сумороцкий.
– Не на город обида – на пришлого человека! Тут Земска изба ни при чем, – продолжал кузнец. – Как биться станешь? Все ли к делу готово? Раз сошлись мы тут вместе – ты все говори, что на сердце лежит. Мы тебе пособим, чем сумеем.
В этот миг вошел во Всегороднюю избу Томила Слепой. Не видя как следует в сумраке, освещенном двумя свечами, он наклонился низко к медведю, едва разглядел его и с безмолвным удивлением присел в стороне на скамью, не желая мешать беседе.
Сумороцкий мялся. Приготовленные заранее слова потерялись. Идя в Земскую избу, он обдумал все, но сейчас смутился множеством собравшихся выборных. Он еще не совсем разбирался, кто из них на его стороне и кто против.
Сумороцкий понимал, как важно Хованскому сохранить и отстоять острожек на левобережье. Сохранить этот острожек значило выстроить после второй и третий, это значило навести мост через Великую, это значило перевезти в Завеличье пушки, отнять у Пскова корма для скота и отрезать Изборск и Печоры, откуда во Псков привозили хлеб…
– Мыслю, что одолеем острог, – сказал наконец Сумороцкий.
Он видел – Михайла Мошницын с товарищами не хуже дворян понимают, что Завелицкая битва – это битва за дороги, за корма, за реку, за выгоны и за хлеб. И Сумороцкий представился озабоченным.
– Начальных людей маловато, – сказал он.
– Что же, я их рожу? – возразил кузнец. – Сами себя сколь в тюрьму посажали. Знатные есть дворяне, не хуже тебя, а с городом не хотят: изменные листы боярину посылают…
– Может, одумались бы, – сказал Сумороцкий. – Кабы еще с два десятка дворян да бой повести с умом – разом бы мы москвичей побили.
– Нешто дворяне лучше посадских стоять будут? – спросил Томила Слепой.
– Науку знают, как биться. Начальствовать могут, – пояснил Сумороцкий.
