– Подьячий, скажи там старостам – чего волков держать в избе? – крикнули с площади. – Пусть ведут на дощан да при всем народе расспросят.
– На дощан!
– При народе! – согласным кличем отозвалась площадь.
– Захар, покличь-ка стрельцов, – приказал Мошницын. Стрельцы толпой вошли с крыльца в горницу.
– На каждого дворянина по два стрельца. Беречь изменников – не разодрали бы их, пока к дощанам доберутся, – указал Прохор Коза.
Связанных дворян подняли с лавок. Столкнувшись под низким потолком, брякнули два лезвия стрелецких протазанов, лязгнули обнажаемые сабли десятников, и длинное шествие потянулось из дверей Земской избы на залитую солнцем площадь.
Народ стоял сплошным морем от Рыбницкой башни до самых ворот Всегородней избы.
– Дорогу! – крикнул стрелецкий пятидесятник, и любопытные расступились, образуя по каждую сторону живую плотную стену, пышущую жарким дыханием и обильным потом.
– Ведут, ведут! – пронеслось по площади.
Вся толпа колыхнулась приливом к Земской избе.
– Не смеют и в очи народу глянуть – ишь, в землю уткнулись! – заметил кто-то в толпе, указав на дворян.
– Эй, стрельцы, покололи бы их тут.
– Каб не стрельцы, я б им сам вырвал зерки!
– Таких на огне палить, мучить надобно, чтобы легче народу стало!..
– Ей, старосты, слышьте – расспрос под пыткой чинить! – раздались кругом голоса.
– Пытать дворян! Слышь, Михайла Петрович!
Земские выборные гурьбою шли позади длинно растянувшейся вереницы стрельцов и охраняемых ими дворян.
– Пытать, Михайла Петров! – крикнул Уланка, стоявший тут же.
Все лицо его было обмотано, только один глаз и рот оставались открытыми. Белое полотно повязки покрылось бурой корой запекшейся крови, но он все же пришел на площадь.
– Суд укажет расправу! – ответил Мошницын.
Впереди в толпе вышла заминка: старик Терентий Безруков, площадный чеботарь, внезапно оттолкнув стрельца, подскочил к дворянину Всеславину и в мгновение ока воткнул ему в горло сапожное шило…
Раздался отчаянный визг дворянина. Стрельцы в смятении от неожиданности схватили Терентия за обе руки.
– Вяжи его! – крикнул стрелецкий десятник.
Но тут зашумели стоявшие вокруг горожане:
– Всеславин сына его из пистоля убил! Пусти старика! Пусти старика! Вы что – за дворян?! – закричали в народе.
– Пусти, говорю, – по-хозяйски вмешался силач, соборный звонарь Агафоша, сжав руку стрельца так, что тот искривился.
– У тебя бы, антихрист, сына побили! – воскликнул Сергей-стригун, обратясь к стрелецкому десятнику.
– Отдай мое шило! Отдай мое шило! – хрипел, вырываясь, старик, по лицу его из гноящихся красных глаз обильно струились слезы на жидкую бороденку…
– Уйди-ка, Терентий Егорыч. Покуда довольно. Пусть их подпалят огоньком у расспроса, – уговаривали старика.
Услышав обещание пытки, чеботарь унялся. Раненый дворянин, хрипло дыша, пошатнулся. Стрельцы ухватили его под обе руки и потащили вперед.
– Дорогу шире! – надрываясь, орал стрелецкий пятидесятник, опасаясь нового нападения из толпы.
Но больше на них никто не напал. Они подошли к дощанам. Со связанными руками дворяне сами не могли влезть на днища посудин, и их пришлось подсадить.
– Рожон им под задницы – разом и вскочут! – воскликнул в толпе белесый замухрышка, зелейный варщик Харлаша.
– Ты б утре мне подвернулся под саблю, Харлашка, так я б тебе языка полсажени урезал, – спокойно сказал ему Петр Сумороцкий.
Все десятеро дворян, из которых часть была в бранных доспехах, но без сабель и все со связанными руками, разместились на широком днище дощана. На второй дощан взобрались оба земские старосты, Томила Слепой, Коза и мясник Леванисов. Мясник подал руку, чтобы помочь подняться попу Якову, но тут, протискавшись сквозь толпу, подбежал босоногий подросток.
– Батюшка, батюшка, стой! Батька мой помирает от раны. Послал за тобой, – прокричал мальчишка.
– Не один Яков поп, – сказал Леванисов.
