– Сколь измены, Иваныч! – сказал, вдруг утихнув, Гаврила. – Ты и не ведаешь, братец, чего творится! Повинщики живы и новое челобитье повинное пишут. Каб хлеба было довольно, тогда бы держались, а тут народ голодает, они и пишут!.. Поповщики есть – попов хотят в город пустить, что от Земска собора скочут, а там за попами – и войско… А ныне литовщики завелись. Я чаял – брехня: мыслил – большие зря поклепали, чтоб рознь учинить… Ан дознался – литовщики есть! Поймал на Немецком дворе… Ныне стану пытать… А в Земской избе отыщу измену – то разом долой и башку!..
– Чего же ты хочешь? – спросил Томила.
– Единства хочу! – воскликнул хлебник.
Он снова захохотал неожиданно, нескладно и громко.
– Хочу единства, Иваныч. А ведаешь – что есть единство? Я есмь един – то единство! Вот оно где! Кто против – долой башку! Вот единство! Рознь извести. Повинщик? – казнить! Поповщик? – клади под топор! Литовщик? – замучу насмерть!.. Дворян изведу. У Мишки Мошницына царские житницы отниму, хлеб раздам народу, всю Земскую избу – в тюрьму! Крестьян впущу в город. Послал уж Иванку к ним с Кузей… Напишу в Печоры монахам, чтоб крестьянам дать пушки и порох!.. Кудекуша, слышал ты, был?.. – спросил хлебник, забыв, что он сам впервые услышал имя Кудекуши от летописца.
– Слыхал, – ответил Томила.
– Вот так-то и стану, как он, управляться… Ты Белый город писал?.. Ан в Белый-то город дороги красны от крови… По белой дороге пойдешь – и век не дойти, а кровяна-то дорожка прямая… Прямая душа-то по прямой дороге идет. Не страшись замараться!..
Хлебник умолк. Несколько секунд лицо его расползалось опять в безвольный, лишенный выражения блин, веки дрожали, борясь с новым приливом мгновенного сна. Он тряхнул головой, отгоняя дремоту, и резко закончил:
– Дворян показню, учиню все новым урядом, а там призову и тебя, и Мошницына, Прошку Козу, попа, да еще… Убили дворяне Ягу… Ну, еще кого… Не пойдете – силой велю привести! Вас посажу у расправных дел вместе со мной.
– Добром придем, сядем, – сказал Томила.
– А кто не придет добром – приволоку! – повторил Гаврила. – Ну, покуда ступай, ступай… В заплечных делах свояков не бывает. Уходи, еще дело есть ныне… – решительно заключил Гаврила.
– Серега, давай! – крикнул он, распахнув дверь и подталкивая к выходу летописца.
Томила шел через город. Разговор с хлебником его взволновал. Он видел, что Белый город растаял, как дым, что Белое царство осталось бредом, пустой, несбыточной сказкой, что все мечты о единстве и мире сами собой пошатнулись, и вовсе не главным виновником в этом был хлебник…
Но хлебник верил еще в справедливость, в новую, но боярскую, не дворянскую правду. Хлебник боролся со всеми, кто смел на нее восстать, боролся нещадно, и бог знает что лежало еще впереди!..
Глава тридцатая
1
Угли в костре едва тлели. Казаки ели похлебку, сидя вокруг огня. Лесные тени сгущались. Наступала сырая, прохладная ночь.
– Степан, клади ложку! – сказал один из казаков. – Как в прошлую ночь, пузо набьешь – и заснешь в карауле…
– Сколь ден уже идем, а шишей не видать, – возразил второй казак, – и похлебка-то не густа, с нее не уснешь!
– Братцы, ради Христа, – раздался голос из ближних кустов.
Все пятеро казаков разом вскочили, схватившись за сабли и за пистоли.
– Кто тут? – крикнул один из них, выступая вперед.
– Православный, братцы! Спал тут в кустах, а проснулся – гляжу, вечеряют люди. Я мыслил – шиши, лежу и дыхнуть не смею… А как услыхал, что сами шишей опасаетесь, то и душой осмелел…
– Выходи! – приказал казак.
Молоденький малый в цветном кафтане, в собольей шапке вышел к костру.
– Кто вы, оружные люди, не казаки ли?
– Сам видишь.
– Братцы мои! Пособите мне господа ради! Я сын боярский, на царскую службу взят подо Псков, а шиши теми днями крестьян всех моих увели и на дом грозятся. Приехал в деревню, гляжу – в дому моем люду чужого полно… Хотел я к полку воротиться – шиши по дорогам.
В голосе сына боярского слышались слезы.
– А ну, где твой дом? – спросил старший казак. – На кони, братцы! – позвал он всех остальных.
Залив костер и вскочив по коням, пробирались они через лес.
Когда под копытами одного из коней громко хрустел сук, сын боярский пугался, хватал за рукав казака.
– Сторожа у них. Зашумим – то и схватят! – шептал он.
– Робок ты, робок, боярский сын! – подсмеивался казак. Впереди мелькнули огни деревеньки.
– То мой и домок, – прошептал сын боярский. – Пойду вперед, догляжу. Коня береги, казак. А петух закричит – то ко мне поспешайте, – стало, время напасть на шишей!..
Он пошел вперед. Казаки стояли, не сходя с коней, ожидая знака. Кони чего-то страшились, дергались,
