переступали… Одному из казаков показалось, что рядом в кустах захрустел сучок. Но тьма окутала все, даже самих кустов не было видно.
– Кто тут? – дрогнувшим голосом робко спросил казак.
– Я, – отозвался голос. – Чего стряслось-то, робята: кругом шиши по кустам – никуда не уйти! Да, кажись, я и сам-то не сын боярский, а псковский подсыльщик… Чего и делать – не знаю!.. Сдаваться вам, что ли?..
– Не балуй! – крикнул казак, и во тьме лязгнула его сабля.
– Дурак ты, слушай, – ответил голос из мрака. – Все ли тут, братцы? – громко спросил он.
– Все-е! – хором крикнули по сторонам сотни голосов.
Кругом по лесу уже разгорались факелы.
– Слазь, казаки, с коней, – приказал Иванка. – Знать, не сын я боярский, проклятый такой, обманул вас!..
В свете факелов по лесу и в кустах виднелись воины. Медленно, словно раздумывая и колеблясь, казаки слезли с коней.
– Вяжи их! – сказал дюжий мужик в железных кованых латах и выехал из кустов.
Двое подчиненных его, одетых в деревянные панцири, но в поярковых треухах и лаптях, вышли вперед с вожжами. Казаки, видя огромную толпу вокруг, уже не смели и думать о сопротивлении.
– Куды скакали? – спросил крестьянский вожак Павел Печеренин.
– Тебя искали, – ответил казак.
– На ловца и зверь бежит! – ответил с насмешкой Павел. – Пошто ж вы искали меня?
– Дороги вызнать ко Пскову.
– Отколе вы, из каких казаков?
– Лужские.
– Вон куды залетели! Мы нешто в Лугу к вам лезем? Пошто вы на нас?
– Не мы хозяева. Нас посылают – мы едем.
– Сколь же вас шлют?
– Не спрошай напрасно, шишовский боярин! Мы крест целовали: нам службы не мочно выдать, – ответил старший казак.
– Ин с пытки скажешь! – спокойно возразил он. – А ну, братцы, клади костер.
В кустах затрещало ломаемое сучье, и охапки хвороста одна за другой повалились в кучу.
Казаки стояли, плотно столпившись, и сурово молчали. Когда же один из факелов склонился к костру и огонь побежал по широким сухим веткам, – молодой светло-русый казак упал на колени.
– Православные! Братцы мои! Не губите огнем! Что мне боярская служба! Всю правду открою!
– Молчи, Сенька! Душу погубишь, дурак молодой! – крикнул старший казак.
– А ну, заткни ему глотку, Агап! – указал Печеренин.
Двое лапотников в латах схватили за голову старшего казака и сосновой чуркой заткнули рот.
– Мы не бояре, Семен. Без дела людей не жарим, люди не гуси! Сказывай все подобру, – обратился Печеренин к молодому.
– Не так их спрошаешь, Павел, – подсказал Иванка, узнавший обычаи расспроса, – может, казак соврет – как узнать! А спрошати их всех одиночно да после их правду сличать, то и знатко будет.
Печеренин согласился, и молодого казака, отделив от товарищей, увели в глубину леса. Так и расспрашивали их порознь одного за другим.
От казаков узнали, что высланный из Луги отряд должен отнять дороги на полдень от Пскова, перерезав последний путь на Остров, Изборск и Печоры.
Когда Гаврила отправил Иванку из города к Копыткову и Павлу Печеренину, во Пскове тогда шли лишь невнятные слухи о приближении нового войска, и хлебник решил, что биться с врагами легче поодиночке, чем сразу с обоими.
Он все готовил к большой решительной битве с Хованским, в то же время приготовляясь к тому, чтобы разбить подкрепление, не допустив его до самого Пскова.
Иванка привез восставшим крестьянам обещание хлебника истребить в самом городе всех помещиков и бояр. Еще три бочки пороху и свинец, привезенные крестьянам, должны были служить залогом союза. Какой-то кузнец сладил в лесу кузню, вдалеке от проезжих дорог, где никто не мог вызнать, и в ней плавил и сваривал железные обноски и куски, годные для поковки.
И вот из лесной кузни пошли выходить копья и сабли…
Им приносили изломанные пищали, старые самострелы – и они все быстро починяли…
Работали так несколько дней, а за это время крестьяне для них пригоняли дворянский скот и грузили обоз хлебом. И вот из-под Порхова потянулся обоз.
Хованский послал сюда же стрельцов и дворян отрядами человек по пятьдесят – промыслить кормов у крестьян.
Стрельцы Хованского наезжали на крестьянские дворы и отбирали последних коров и последний хлеб у
