– Присядем да легонько закусим. Матка меня всегда в эту пору кормит.
Иванка сжалился над другом и помог ему облегчить суму на кусок сала, полкаравая хлеба да две кружки ежевичного меду. Напившись, наевшись, под сенью леса, в стороне от человеческого жилья, они улеглись отдыхать. Ни комары, ни мошкара не тревожили их богатырского сна, и, кажется, если бы в эту пору хищный лесной зверь у кого-нибудь из двоих откусил ухо, ни один из них не проснулся бы ради таких пустяков…
Когда отдохнули, Иванка хотел распрощаться с другом, но Кузя сказал:
– Пошто ж я думал тебя провожать? Чтобы убечь из дому. Я сам сказал матке и батьке, что не ворочусь. Они веры не дали, мыслили – шуткой. А я и впрямь!
– Осерчает Прохор, – сказал Иванка.
– Рад будет, – возразил Кузя. – Не раз мне батька говорил, чтоб я не был послушным, как девка, за маткин подол не держался б, да и жить ему тяжко – жалованья не платят, гончарню и торговлишку за доимки разорили, недаром из Пскова в Порхов съехал.
– Матка заплачет, – сказал Иванка.
– Жаль мне ее, – согласился Кузя. – Да вдосталь уж я с ней насиделся. Надо людей поглядеть. А дядя Гаврила сказывал, что надо людей поглядеть.
– И пузо свое показать! – подхватил Иванка. – Ну, коли так, идем!
И они пошли.
В вечерних солнечных лучах вился жаворонок, и под песню его Иванка тоже запел. И за Иванкой, хоть и не в лад, но так же громко и весело подхватил Кузя.
4
Иванка смастерил обоим по самострелу, наделал стрел, вырезал по посошку, и так они шли – ни богомольцы, ни воины, ни охотники…
Шли они не спеша, без дорог. Кузя захватил с собой рыбные лесы и бреденек.
– Лето велико впереди, поспеем в Москву, – говорили они оба и подолгу просиживали над озером или рекой.
Наловившись рыбы, хлебали уху, а там и спали на берегу, под небесной крышей.
– Голодно так-то будет, – сказал Кузя, когда кончилось последнее сало, взятое из дому.
– Не пропадем! – пообещал Иванка. Он был уверен, что не пропадет нигде. – Оголодаем – учнем скоморошить, – сказал он.
– Чего бякаешь? Грех! Да я не мочен скоморошить, – отнекнулся Кузя.
– Я тебя обучу – медведем станешь, – рассмеялся Иванка, – а нет – в дьячки тебя сдам над покойниками читать, а сам звонарем буду…
Так, зубоскаля да собирая малину, шли они по лесам. Они миновали погост Дубровны, лежащий на полпути меж Псковом и Новгородом Великим. И, шагая, дорогой Иванка все время пел…
– Что ты поешь все, Иванка? – спросил Кузя, унылый и грустный.
– Чтобы голоду было не чутко. Пою, а как в брюхе ворчит, не слышу.
С голоду им пришлось пристать к помещику и поработать – метать стога, возить сено, косить овсы…
Заработав толику, они двинулись дальше и шли между жидких и тощих хлебов.
Иногда по пути встречались им беглые мужики.
Не раз в непогоду и дождь крестьяне отгоняли от изб Иванку с Кузей. И они понуро шли прочь от негостеприимной двери, не вступая в споры и перебранки, и случалось так, что, подкупленный их покорностью и смирением, хозяин сам выбегал за ними на дождь.
– Робята! – кричал он. – Иди ночевать. С сердцов да с кручины молвил недобро… Экие поборы, а тут сосед убег, за него плати! А тут еще лето далось: то град, то ливень, глянь, робята, хлеб-то лег вполовину, а что стоит – колос пуст, а что не пуст – ржа изъела…
И, несмотря на скудость в доме, делился с ними куском хлеба…
5
Однажды, уже поздно вечером, вдали от людских поселений, Иванку с Кузей захватил дождь. Чтобы было веселей, Иванка запел. Вдруг сзади послышался конский топот и стук колес.
– Эй вы, веселые, куда ночью? – крикнул проезжий.
– К Новугороду, – бойко ответил Иванка.
– Садись, подвезу, что ночью да в дождь месить!
Ребята вскочили в телегу. Проезжий помог подложить сухого сенца и кинул на них рогожку. Усталые, они задремали. На ухабах телегу встряхивало и качало, дождь тихонько пощелкивал о рогожу. Было тихо. Укачиваемый тихой ночной ездой, Иванка заснул. И вдруг очнулся от громкого конского топота. Двое всадников бойкой рысью догнали телегу.
– Гей, стой! – закричал один.
Проезжий отпрукнул лошадь. Телега остановилась.
– Беглого чернеца не встрел? – спросил какой-то знакомый Иванке голос. Иванка не мог припомнить, где и когда его слышал раньше, но дыханье его невольно прервалось. Он никак не ждал, что его могут искать.
