— Риск! Опять риск! ― бушевал Юрковский.― Я не боюсь риска! Говорите что угодно, Анатолий Борисович, но вы не в силах сделать нас трусами! (Ермаков невольно вздрогнул: это были его собственные слова.) Основная задача экспедиции не будет выполнена!
― Не так,― вмешался в спор Быков.
Он неожиданно вспомнил свой разговор с Ермаковым в самом начале перелета и сразу понял причины, заставлявшие командира быть осторожным. Геологи, привыкшие к тому, что Быков обычно не вмешивается в разговоры на эту тему, удивленно воззрились на него. Только Ермаков не шевельнулся.
Быков продолжал:
— Основная задача экспедиции не в этом. Вы плохо помните приказ комитета. Испытание «Хиуса» ― вот основная задача.
— Алексей Петрович прав. Наша основная задача ― доказать, что только снаряды типа «Хиус» могут решить проблему овладения Венерой. Доказать это! Кроме того, доставить на Землю результаты предварительной разведки. Мы их добыли. Ракетодром создан. Остается главное ― вернуться.
Неудачливый именинник принялся с отвращением жевать роль—мопс ― видно было, что он сдается. Юрковский воскликнул с горечью:
— Бросать на полдороге такое дело!
— Лучшее ― враг хорошего, Владимир Сергеевич. И потом, мы сделали свое дело…
— Вы не специалист,― дерзко сказал Юрковский.
— Я командир! ― Ермаков заиграл желваками и проговорил, сдерживаясь: ― Я отвечаю за исход всего дела. Я мог бы просто приказать, но я выслушал ваши доводы и… считаю их неубедительными. Не будем больше об этом… И, кроме того, если Михаил в течение ближайшего часа свяжется с нами и приведет «Хиус» сюда, я дам вам еще два—три дня…
— Утешение,― язвительно проговорил Юрковский.
— Надеяться на связь ― надеяться на бога,― криво усмехнулся именинник.
— К сожалению, вы правы, Григорий Иоганнович,― холодно согласился Ермаков и поглядел на часы.
Вечер был испорчен несомненно. Геологи сели бок о бок и понурили головы. Ермаков снова занялся приемником. Репродуктор выл и надсадно каркал. Бежали минуты. Связи не было. Забытая бутылка одиноко стояла посреди белой салфетки.
«Кр—ра, кр—ра, ти—иу—у, фюи—и…» ― затянул приемник. Индикаторы на стене медленно налились красным. Заверещали счетчики радиации.
— Венера приветствует тебя, Иоганыч,― деревянным голосом сообщил Юрковский.
— Ах, боже мой, боже мой!..― проговорил именинник с невыразимой тоской и принялся ругаться вполголоса по—латышски.
«Фюи—и—и—у—у»,― неслось из репродуктора.
вдруг негромко пропел Юрковский на мотив знакомой лирической песенки.
— А, это что—то новое! ― оживился Дауге.― А дальше?
— Подпевать будешь? ― спросил Юрковский немного смущенно.
— Конечно! Давай!
Юрковский повторил, и Дауге ужасным голосом подхватил:
― «Вернутся не скоро… Когда?» ― задумчиво повторил Дауге.― Молодец, Володя, хорошо…Разлили и выпили по одной. Юрковский, приуныв, склонил на руки красивую, чуть седую голову. Ермаков о чем—то напряженно думал, ежеминутно механически взглядывая на часы. Быкову стало совсем грустно, он откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза. В памяти вставали милые сердцу, страшно далекие образы ― синее глубокое небо, легкий ласковый теплый ветерок, белые клочки облаков в темной дрожащей лужице… Земля…
― Хватит, Иоганыч,― раздался голос Юрковского.
Быков поднял веки. Дауге наливал в стаканчик. Руки его дрожали, янтарные капли, весело сверкая в электрическом свете, падали на салфетку, разбегаясь по ней маленькими яркими шариками.
― Это не мне,― строго сказал Иоганыч,― и не тебе…
Он потянулся через закуски:
― Выпей, Богдан… Ну, знаю, что не терпишь, но ради меня ― должен!
Юрковский отшатнулся. Держа стаканчик в вытянутой руке, Дауге говорил убеждающе:
― В Дымное море нас все равно не пустят. Эрго ― поход окончен. Ради этого абсолютно нельзя не выпить…
Ермаков вдруг поднялся. Совершенно спокойно, не отрывая глаз от циферблата часов, он сказал:
— Извините, я выключу свет. Надо осмотреть окрестности.
— П—пожалуйста,― с трудом проговорил Быков, не отрывая глаз от белых щек Дауге.
— Помогите мне, Алексей Петрович,― проговорил Ермаков. Он словно ничего не замечал.
— П—пожалуйста,― повторил Быков.
Они поднялись в командирскую башенку. Ермаков погасил свет. В наступившей темноте зазвенел резкий, нездоровый смех Дауге.
― Ты прав, Богдаша… Ты прав.
Ермаков развернул дальномер в сторону юга и прильнул к окулярам. Быков нагнулся ко второму дальномеру. Он не понимал, что делает. Он слышал только резкий смех за спиной, непонятные слова (Дауге
