несвязные объяснения его сводились к тому, что вырваться от Кузи оказалось невозможно, а потом Славка принес новые диски, а потом Кузин папан приготовил шербет, а потом забарахлил магнитофон, а потом пришла Милка... Ну разумеется! Милка. Так бы и сказал с самого начала...
-- Знаешь, Абрикос, -- сказал Андрей Т., прерывая на самой середине все эти малодостоверные объяснения, -- хочу тебе подарок сделать. Новогодний. Бери мою коллекцию марок.
-- Ну?! -- воскликнул восхищенный и виноватый Генка.
В передней послышались шаги и голоса. Это вернулись родители, сбежавшие из Грибановской караулки, потому что не в силах оказались выдержать видения любимого Андрюшеньки, распростертого на ложе фолликулярной ангины.
Генка-Абрикос бубнил что-то благодарное и виноватое, а Андрей Т. лежал на спине, обеими руками держа Спиху, Спиридона, Спидлеца этакого, глядел на его страшную сквозную рану -- круглую дыру с оплавленными краями -- и слушал.
негромко пел Спиридон, и эта песенка, как всегда, была уместной, и от нее тихонечко и сладко щемило сердце.
Б. Стругацкий
КОММЕНТАРИИ К ПРОЙДЕННОМУ
1973--1978 гг.
23 апреля 1973 года в нашем рабочем дневнике появляется запись:
'Арк приехал писать заявку в 'Аврору'.
1. 'Фауст, XX век'. Ад и рай пытаются прекратить
развитие науки.
2. 'За миллиард лет до конца света' ('до Страшно го Суда').
Диверсанты
Дьявол
Пришельцы
Спруты Спиридоны
Союз 9-ти
Вселенная...'
Далее следует заявка, в которой суть и сюжет будущей повести излагаются достаточно подробно и вполне узнаваемо. Редкий случай, когда 'скелет' повести нам удалось построить фактически за один- единственный рабочий день.
Разработка продолжена была еще и во время майской встречи, мы даже начали писать черновик и написали десяток страниц, но потом вынуждены были прерваться -- сначала для работы над сценарием 'Бойцового Кота', а потом над повестью 'Парень из преисподней'. И только в июне 1974 года, переписав уже написанные десять страниц заново, мы взялись за 'Миллиард' основательно и закончили его вчистую в декабре.
Я уверен теперь, что задержка почти на год пошла этой повести только на пользу. Весной 1974 года БН оказывается вовлечен в так называемое 'дело Хейфеца': он впервые лоб в лоб сталкивается с нашими доблестными 'компетентными органами', к счастью, правда, только лишь в качестве свидетеля. Столкновение это (достаточно подробно описанное у С. Витицкого в 'Поиске предназначения') оставило в душе БН впечатления неизгладимые и окрасило (по крайней мере лично для него) всю атмосферу 'Миллиарда' совершенно специфическим образом и в совершенно специфические тона. 'Миллиард' стал для БН (и разумеется, -- по закону сообщающихся сосудов -- и для АН тоже) повестью о мучительной и фактически бесперспективной борьбе человека за сохранение, так сказать, 'права первородства' против тупой, слепой, напористой силы, не знающей ни чести, ни благородства, ни милосердия, умеющей только одно -- достигать поставленных целей, -- любыми средствами, но зато всегда и без каких-либо осечек. И когда писали мы эту нашу повесть, то ясно видели перед собою совершенно реальный и жестокий прообраз выдуманного нами Гомеостатического Мироздания, и себя самих видели в подтексте, и старались быть реалистичны и беспощадны -- и к себе, и ко всей этой придуманной нами ситуации, из которой выход был, как и в реальности, только один -- через потерю, полную или частичную, уважения к самому себе. 'А если у тебя хватит пороху быть самим собой (как писал Джон Апдайк), то расплачиваться за тебя будут другие'.
Замечательно, что подтекст этой повести, казалось бы, тщательно замаскированный, все-таки неуправляемо выпирал наружу и настораживал начальство без промаха. Так, 'Аврора', с нетерпением ждавшая эту нашу повесть, фактически заказавшая ее и даже заплатившая за нее аванс -несмотря на хорошие рецензии, несмотря на совершенную невозможность придраться к чему-то определенному, несмотря на изначально доброе к авторам отношение, -- несмотря на все это, сразу же потребовала перенести действие в какую-нибудь капстрану ('например, в США'), а когда авторы отказались, тут же повесть и отвергла -- с сожалением, но решительно.
Повесть удалось опубликовать в журнале 'Знание -- сила', причем ценою сравнительно небольших переделок. Первой жертвой цензуры пал, разумеется, Лидочкин лифчик, объявленный ядовитой бомбой, заложенной авторами под народную нравственность... Но более всего, помнится, удивило нас решительное и совершенно бескомпромиссное требование убрать из текста предостерегающую телеграмму ('БОБКА МОЛЧИТ НАРУШАЕТ ГОМЕОПАТИЧЕСКОЕ МИРОЗДАНИЕ...'). У кого именно из начальства и какие 'неуправляемые ассоциации' вызвала эта телеграмма, так и осталось редакционной тайной. Вообще-то начальство требовало сначала убрать Гомеостатическое Мироздание en grand, но нам с нашими друзьями- редакторами удалось отбиться сравнительно недорогой ценой: упразднив понятие 'гомеостазис' (которому начальство придавало почему-то некое социально-мистическое значение) и введя понятие 'Сохранение Структуры' (видимо, этого социально-мистического духа напрочь лишенное). Кроме того, пришлось поменять 'следователя уголовного розыска' на 'следователя прокуратуры'. Или наоборот. Не помню. Какой-то из этих следователей решительно не устраивал надзирающие органы -- какой именно? почему? Одному Богу это известно. Или, может быть, дьяволу -- по-моему, это, скорее, его епархия.
Я подумал сейчас: а ведь ВСЕ действующие лица повести имеют своего прототипа. Редкий случай! Никто не придуман совсем уж из головы -- разве что следователь Зыков, да и тот есть некое среднее взвешенное из Порфирия Петровича (см. 'Преступление и наказание') и того следователя ГБ, который вел дело Хейфеца. Может быть, именно поэтому 'Миллиард...' числился у нас всегда среди любимейших повестей -- это был как бы кусочек нашей жизни, очень конкретной, очень личной жизни, наполненной совершенно конкретными людьми и реальными событиями. Как известно, нет ничего более приятного, как вспоминать благополучно миновавшие нас неприятности.
