охотно верю, что вы действовали из самых лучших побуждений, но вам придется извиниться.
- Перед кем? - сейчас же спросил Юра.
- Во-первых, разумеется, перед Свирским.
- А во-вторых?
- Во-вторых, вы должны будете извиниться перед директором обсерватории.
- Нет! - сказал Юра.
- Придется.
- Нет.
- Что значит - нет? Вы устроили драку в его обсерватории. Это отвратительно. И вы отказываетесь извиниться?
- Я не стану извиняться перед подлецом, - ровным голосом сказал Юра.
- Молчать, стажер! - проревел Быков.
Воцарилось молчание. Михаил Антонович горестно вздыхал и качал головой. Юрковский с изумлением глядел на Юру.
Жилин вдруг оттолкнулся от стены, подошел к Юре и положил руку ему на плечо.
- Простите, Алексей Петрович, - сказал он. - Мне кажется, надо дать Бородину рассказать все по порядку.
- А кто ему мешает? - сердито сказал Быков. Было видно, что он очень недоволен всем происходящим.
- Рассказывай, Юра, - сказал Жилин.
- Что тут рассказывать? - тихо начал Юра. Затем он закричал: - Это надо видеть! И слышать! Этих дураков надо немедленно спасать! Вы говорите - обсерватория, обсерватория! А это притон! Здесь люди плачут, понимаете? Плачут!
- Спокойно, кадет, - сказал Юрковский.
- Я не могу спокойно! Вы говорите извиняться... Я не стану извиняться перед инквизитором! Перед мерзавцем, который науськивает дураков друг на друга и на девушку! Куда вы смотрите, генеральный инспектор? Все это заведение пора давно эвакуировать на Землю, они скоро на четвереньки станут, начнут кусаться!
- Успокойся и расскажи по порядку, - сказал Жилин.
И Юра рассказал. Как он встретился с Зиной Шатровой, и как она плакала, и как он понял, что необходимо вмешаться немедленно, и он начал со Свирского, который до того оброс шерстью, что верил всяким гадостям о любимой девушке. Как он заставил Аверина со Свирским «поговорить по душам», и как выяснилось, что Свирский никогда не называл Аверина бездарью и подхалимом, и что Аверин даже не подозревал, что его неоднократно выводили ночью из комнаты Зины. Как отобрали у контролера Дитца гитару и узнали, что он никогда не распускал слухов про Базанова и Таню Оленину... И как сразу обнаружилось, что все это проделки Кравца и что Шершень не может не знать о них, и он-то и есть главный негодяй...
- Ребята прислали меня к вам, Владимир Сергеевич, чтобы вы что-нибудь сделали. И вы лучше что-нибудь сделайте, иначе они сами сделают... Они уже готовы.
Юрковский сидел в кресле за столом, и лицо у него было такое старое и жалкое, что Юра остановился и растерянно оглянулся на Жилина. Но Жилин опять еле заметно кивнул.
* * *
- За эти слова вы тоже ответите, - процедил сквозь зубы Шершень.
- Замолчи! - закричал маленький смуглый Аверин, сидевший рядом с Юрой. - Не смей перебивать! Товарищи, как он смеет все время перебивать?
Юрковский переждал шум и продолжил:
- Все это до того омерзительно, что я вообще исключал возможность такого явления, и понадобилось вмешательство постороннего человека, мальчишки, чтобы... Да. Омерзительно. Я не ждал этого от вас, молодые. Как это оказалось просто - вернуть вас в первобытное состояние, поставить вас на четвереньки три года, один честолюбивый маньяк и один провинциальный интриган. И вы согнулись, озверели, потеряли человеческий облик. Молодые, веселые, честные ребята... Какой стыд!
Юрковский сделал паузу и оглядел астрономов. Все это сейчас зря, подумал он. Им не до меня. Они сидели кучкой и с ненавистью смотрели на Шершня и Кравца.
- Ладно. Нового директора вам пришлют с Титана. Два дня можете митинговать и думать. Думайте. Вы, бедные и слабые, вам говорю: думайте! А сейчас идите.
Они поднялись и, понурившись, пошли из кабинета. Шершень тоже встал и, нелепо качаясь на магнитных башмаках, подошел к Юрковскому вплотную.
- Это самоуправство, - сипло сказал он. - Вы нарушаете работу обсерватории.
Юрковский гадливо отстранил его.
- Слушайте, Шершень, - сказал он. - На вашем месте я бы застрелился.
12 «Кольцо-1»
Баллада об одноногом пришельце
- Знаешь, - сказал Быков, - глядя на Юрковского поверх очков и поверх «Физики металлов», - а ведь Шершень, пожалуй, считает себя незаслуженно оскорбленным. Как-никак лучшая обсерватория и так далее...
- Шершень меня не интересует, - сказал Юрковский. Он захлопнул бювар и потянулся. - Меня интересует, как могли эти ребята дойти до такой жизни... А Шершень - прах, мелочь.
Несколько минут Быков размышлял.
- И как же по-твоему? - спросил, наконец, он.
- У меня есть одна теория... Вернее, гипотеза. Я полагаю, что у них уже исчез необходимый в прошлом иммунитет к социально вредному, но еще не исчезли их собственные антиобщественные задатки.
- Попроще, - сказал Быков.
- Пожалуйста. Возьмем тебя. Что бы ты сделал, если бы к тебе подошел сплетник и сказал, что... э-э... скажем, Михаил Крутиков ворует и продает продовольствие? Ты повидал на своем веку много сплетников, знаешь им цену, и ты бы сказал ему... э-э... удалиться. Теперь возьмем нашего кадета. Что бы он сделал, если бы ему сказали... э-э... ну, скажем, то же самое? Он бы принял все за чистую монету и моментально бы помчался к Михаилу объясняться. И сразу же понял бы, что это чепуха, вернулся бы и... э- э... побил бы негодяя.
- Ага, - с удовольствием сказал Быков.
- Ну, так вот. А наши друзья на Дионе - это уже не ты, но еще и не кадет. Они принимают гадость за чистую монету, но неистраченные запасы ложной гордости мешают им пойти и все выяснить.
- Что ж, - сказал Быков. - Может быть, что и так.
Вошел Юра, сел на корточки перед открытым инженерным шкафом и стал выбирать себе книгу на вечер. События на Дионе совсем выбили его из колеи, и он все никак не мог прийти в себя. Прощание с Зиной Шатровой было молчаливым и очень трогательным. Зина и подавно не успела прийти в себя. Правда, она уже улыбалась. Юре очень хотелось остаться на Дионе до тех пор, пока Зина не начнет смеяться. Он был уверен, что сумел бы развеселить ее, в какой-то мере помочь ей забыть о страшных днях владычества Шершня. Он очень жалел, что остаться нельзя. Зато в коридоре он поймал белобрысого Свирского и потребовал, чтобы с Зиной здесь были особенно внимательны. Свирский бешено взглянул на него и невпопад ответил: «Морду мы ему еще набьем».
- Э... Алексей, - сказал Юрковский. - Я никому не помешаю в рубке?
