Юрий вспоминал свой эксперимент с регенерацией облученной роговицы. Здесь все было просто. Вопрос, заключался в том, найдется ли в клетках, подвергшихся сильному лучевому поражению, сила, способная восстановить разрушенное. Да, в клетках роговицы такая сила нашлась. Очевидно, та же сила противодействует и опухолевому перерождению роговичной ткани: рак роговицы — крайне редкое, можно сказать, редчайшее явление. Другое дело — кроветворная ткань. Сила восстановления в ней огромная. После лучевого поражения средней степени страдают все кроветворные клетки. Через несколько дней после облучения в костном мозгу и селезенке не остается почти ни одной кроветворной клетки. И все же спустя день-два после такого ужасающего опустошения в кроветворных органах появляются первые узелки делящихся кроветворных клеток. Животное выздоравливает. Но проходит год, и значительная часть выздоровевших животных заболевает лейкемией. Значит, нормализация была кажущейся. В пораженной ткани остался какой-то след, печать лучевого поражения, вызывающая последующий раковый рост. Конечно, здесь необходимы какие-то специальные воздействия, чтобы помочь организму избавиться от поврежденных в результате лучевого поражения белков. Но какие?
Юрий вспоминает свою беседу с Брандтом. Предсказываю вам... Вы будете стимулировать оставшиеся неповрежденными белки пораженной клетки... Разве не так? Да, конечно, так, но не только так. Стимулировать не только неповрежденные, но и поврежденные клетки... Стимулировать вообще восстановительные силы клеток. С другой стороны, подавлять необратимо поврежденные клетки, обреченные на опухолевое превращение. Так рисовал себе Юрий задачу исследований. Если бы он стал работать по-своему, вернее, опираясь на идеи профессора Панфилова.
На мгновение в голове Юрия шевельнулась мысль — пойти к Панфилову. Но идти с пустыми руками, без всяких предложений? Нет. Он с досадой отогнал эту мысль.
В вестибюле нового здания биофака было безлюдно и тихо. Юрий зашел в канцелярию, написал рапорт о явке на работу, потом направился к ученому секретарю и договорился о плане своих работ на время отсутствия профессора Брандта. Он твердо решил как можно скорее обучиться выделению ДНК. Методика освоена на кафедре биохимии. В неделю можно усвоить любую методику.
По дороге на кафедру биохимии он зашел в лабораторию тканевых культур. Ярослав был на месте — за стеклянной стеной в белом халате и белой шапочке колдовал над своими флаконами. Он приветственно помахал рукой, не отрываясь от своих занятий, и жестом попросил Юрия сесть и подождать.
Прошел час, пока Ярослав не кончил работу.
— Привет, старик! — сказал он. — Как дела?
— Да вот вышел на работу. Как Андрей?
— Представь себе, поправился. Кровь снова совершенно нормализовалась, теперь уж, вероятно, собственная.
— Да, твоя кровь доставила ему достаточно переживаний. Где он сейчас?
— В санатории университета в Геленджике. Пишет, что все в порядке.
— А как ты? Неужели все лето возился с культурами?
Ярослав махнул рукой.
— Как видишь.
— Добился чего-нибудь?
Ярослав подышал на стекла очков и стал протирать их платком. Это была его всегдашняя манера — уклоняться от неприятного для него разговора.
— Пока ничего такого не получается, — сказал он неохотно и посмотрел стекла очков на свет, проверяя их прозрачность.
— Все со своей космической лейкемией?
— В общем... да... Ну, конечно, с космической лейкемией. С чем же еще?
— Сколько же можно с ней возиться?
Ярослав снова подышал на очки и начал снова их протирать — теперь уж полой халата.
— Пока не добьюсь, чего хочу... Или провалюсь в тартарары, — сказал он сердито.
Юрий с грустью покачал головой. Ярослав был безнадежен. В своих увлечениях он становился совершенно одержимым. И пока он сам не убеждался в том, что из его затеи ничего не получается, отговорить его от напрасной траты времени было невозможно.
Ярослав надел очки.
— А о расшифровке информации из космического снаряда слышал?
— В газетах пишут, что принцип записи информации более или менее прояснился... А насчет расшифровки... Признаться, мне ничего не попадалось.
— А я был на одной демонстрации расшифрованного текста. Еле упросил Владимира Николаевича.
Ярослав посмотрел на Юрия, дожидаясь, пока тот выразит нетерпение.
— И?..
— Потрясающе! — воскликнул Ярослав. — Видения незнаемой планеты!
— Стихи?
— Да!
— А если не в стихах?
— Зашифрован телевидеотекст. И, как это ни странно, при расшифровке значительно лучше получается визуальная часть. Удается отбросить на экран (принцип телевизора, — скороговоркой пояснил Ярослав) довольно хорошо различимые кадры. Видны фигуры, вроде тех, что обнаружились в большом контейнере. Картинки их быта, природы... И кой-какие звуки, конечно...
— Интересно, — сказал Юрий с завистью. — Как это тебе удалось?
— Владимир Николаевич не в силах отказать молодому талантливому ученому, — Ярослав хитро улыбнулся. — Ну, я опять к своим культурам. Заходи!
Он потянул дверь бокса.
— Постой, постой! — остановил его Юрий. — Видения и братья — это я понимаю... Но почему гибнущие?
Ярослав молча закрыл дверь бокса и помахал через стекло рукой.
...Всю дорогу на кафедру биохимии Юрий думал о плане предстоящей работы. Перед его глазами стояла пораженная проникающим излучением кроветворная клетка, которую он тысячи раз видел под микроскопом. Комочек дегенерирующего живого вещества. Белки, утратившие или извратившие присущее им свойство воспроизводить себя заново. Если бы он только знал, как и с какими целительными средствами прорваться в эту непроглядную глубь жизненных процессов, опуститься на самое дно жизни, чтобы починить ее поврежденный фундамент! С каким наслаждением он использовал бы оставшиеся до возвращения Брандта полтора месяца не на возню с ДНК, а на испытание какого-нибудь препарата, влияющего на белковый синтез! А уж если решаться на изменение предложенного Брандтом плана, так надо быть уверенным в том, что через полтора месяца работа даст осязаемый и убедительный для Всеволода Александровича результат.
Что делать? Попробовать выделить рибосомы из здоровой кроветворной ткани и ввести их облученному животному? Но рибосомы крайне нестойки, они мгновенно будут разрушены специфическими ферментами, активно действующими в пораженной облучением ткани. Просто выделить РНК? А какая гарантия, что здоровая РНК, введенная облученному животному, заменит пораженную облучением РНК? Или будет продуцировать здоровый белок?
«Ну хорошо, — решил, наконец, Юрий. — Сделаю опыт так, как предлагает Всеволод Александрович. Пусть, наконец, он сам убедится, что возня с этой ДНК, как средством регуляции жизненных процессов,
