русским.
— Герр лейтенант, — обратился гауптман к командиру моего взвода Дитриху Золлену, — подготовьте документы к награждению фельдфебеля Беккерта.
— Слушаюсь! — отчеканил Дитрих.
— Ну а теперь о насущном, — Клог уперся ладонями в стол. — Возможно, нам предстоит трудная ночь.
Он жестом пригласил нас к карте, взял в руки карандаш и указал на деревню Луханино.
— Мы, господа, тут, — сообщил он нам, будто мы сами этого не знали, — что есть прискорбный факт. Через час с небольшим окончательно стемнеет, и о дальнейшем продвижении не может быть и речи. А согласно генеральному плану, мы должны в данный момент находиться вот туг.
Острие карандаша Клога сместилось достаточно далеко от Луханино. Я прикинул расстояние и мысленно присвистнул. Это примерно в два с половиной раза больше, чем мы прошли за двое суток. Гауптман провел на карте жирную черту, сломав грифель. Он отбросил карандаш в сторону и посмотрел на нас выжидающе. Мы молчали.
— Нет сомнений, что русские попытаются отбить Луханино, заставить нас увязнуть тут в боях за незначительные со стратегической точки зрения пункты, отвлекая силы от удара по решающим целям. Возможна попытка контратаки пехотными частями противника численностью до полка плюс бронетехника. По-моему мнению, ожидать наступательных действий русских нам следует ближе к рассвету либо в течение нескольких часов после него.
Гауптман выдержал паузу:
— Теперь слушайте внимательно. Перед нашей танковой ротой поставлена задача по возможности скрытно вывести «тигры» на юго-восточную оконечность Луханино, рассредоточиться по периметру и нести дежурство. В случае попытки прорыва противника держать позицию до дальнейших распоряжений. И так, парни, я на вас надеюсь. Мы не должны посрамить «Великую Германию».
Мы стояли по стойке «смирно». Клог оглядел нас долгим взглядом, брови его удивленно поползли вверх:
— Вы еще тут? Выполняйте, господа!
Я возвращался к «тигру» в подавленном настроении. Чувствовал себя полностью разбитым, опустошенным. Слишком многое пришлось сегодня пережить, и даже похвала Клога не улучшила моего состояния, хотя услышать такое из его уст дорогого стоило. Нам предстояла очередная бессонная ночь. Единственное, чего мне сейчас хотелось, так это забыть все и завалиться спать.
Заприметив по пути колодец, я решил, что ледяная колодезная вода пойдет мне на пользу, и направился к нему. Рядом, крепко вцепившись в карабин, дремал пехотинец. Услышав мои шаги, он встрепенулся.
— Свои, — произнес я. — Мне бы воды.
— Со всем уважением, дружище, — зевнул солдат, — но нельзя.
— Почему? — удивился я.
— Русские могли отравить, — ответил пехотинец. — Я, конечно, в это не верю, но наш командир все равно запретил.
— Слушай, да мне не пить, мне башку отрезвить слегка.
— Ааа… — протянул солдат, — это можно.
Он нехотя поднялся и принялся крутить ручку колодца. Звякнула цепь, начиная медленно наматываться на барабан. Вскоре показалось мятое жестяное ведро. Солдат бережно взял его в руки и, широко расставив ноги и отклячив зад, приготовился поливать. Я нагнулся, подставил шею. Ледяная вода обожгла затылок, у меня перехватило дыхание.
— Уф! — мне действительно полегчало. — Спасибо!
Вода залилась за воротник, я почувствовал, как легкий ветерок продувает намокшую одежду.
— Всегда пожалуйста, — снова зевнул солдат и подытожил: — Завидую я вам танкистам.
— Это почему же?
— И паек у вас улучшенный, и отношение командования. Коньячок, поди, попиваете.
— Бывает, — ответил я, подумав, что солдат не совсем правильно истолковал мое состояние. — Удачи тебе.
— И тебе.
Мой экипаж пребывал в расслабленно-благообразном состоянии. Ланге с Херманном дрыхли на своих местах, а Зигель со Шварцем о чем-то спорили и, вероятно, уже давно. Томас махал руками перед носом Хуберта, а тот кивал головой и скептически ухмылялся:
— Ну да. Конечно. Ага. Так я тебе и поверил.
— Эй, спорщики! — обратился я к ним. — Будите этих клоунов и в путь.
— Опять вперед на восток? — скривился Зигель.
— Почти. Будем в боевом охранении.
На сборы ушло минут десять. Ланге все это время ворчал, что наш «тигр» точно не сдюжит такой усиленной эксплуатации. Пришлось на него прикрикнуть и заставить замолчать.
Когда взревели двигатели, я не стал забираться в башню, а устроился на корпусе слева от пушки. Фары мы не включали, а в сумерках одних глаз механика-водителя маловато. Не хватало нам еще застрять в какой-нибудь яме.
До окраины деревни добрались без проблем, если не считать того, что Зигель, тоже не желавший торчать внутри танка и потому усевшийся справа от меня на броне, задремал и начал клевать носом. Я по опыту знал, чем такой сон может закончиться.
Однажды зимой мы из жалости взяли к себе на корму замерзающих пехотинцев. Больно было смотреть, как они волочатся по обледенелой, запорошенной снегом дороге. Гренадеры тащились со всем своим снаряжением, кто-то едва держался на ногах, и тогда товарищи помогали ему, распределяя его скарб между сослуживцами.
Я посадил на свою машину несколько человек. Желающих было вдоволь, но не мог же я уместить всю роту. Большая часть гренадеров расположилась на корме, а четверо солдат спереди. Ночь, завывание ветра, монотонное урчание двигателя, а главное, дикая усталость сделали свое дело. Солдаты, укутавшись, задремали на броне танка.
Один молоденький пехотинец, сидевший спереди, крепко заснул и незаметно для всех наклонился вперед. На разбитой дороге «тигр» дернулся, и парень носом нырнул прямо под гусеницы. Его перемолотило в кашу. Мы бы и не заметили ничего — когда траки «тигра» дробили его кости, танк даже не качнуло. Заметил это происшествие командир следующего за мной танка, фары которого осветили кучу кровавого тряпья на белой от снега и льда дороге.
Мы остановились и осмотрели тело, хотя телом это уже можно было назвать весьма условно. Нам лишь оставалось надеяться, что парень умер мгновенно, не успев проснуться. Я, как командир танка, получил строгий нагоняй. Дело могло кончиться трибуналом, но за меня вступился Клог, который люто возмущался, что не моя вина в том, что командиры пехотных подразделений не обеспечили должным образом своих подчиненных необходимым транспортом. Но в любом случае история была прескверная. Парня жалко — так глупо погибнуть! После этого я гонял пехоту палкой от нашего «тигра» и брал на борт гренадеров только в тех случаях, когда этого требовала боевая ситуация.
— Зигель, твою мать! — крикнул я.
Томас даже не дернулся, продолжая дрыхнуть.
— Просыпайся! — я приподнялся и сильно щелкнул его по носу.
Томас встрепенулся, принялся тереть глаза:
— Сморило меня. Может, споем, командир, чтобы не заснуть, а?
— Ты тут уже чуть под траками не спел. Соберись. Первым будешь дежурить.
— А вот это не очень правильно, — обиделся Зигель. — Херманн и Ланге уже поспали. Они должны сначала нести дежурство.
— Ты меня поучи еще, — хмыкнул я. — Вмиг все твое барахло из ящика выкину к чертям.
— Да не осталось там барахла, — опечаленно проговорил он. — Все в негодность пришло после того, как русские в ящик жахнули.
