Глава 1
Кожевников почувствовал холод и открыл глаза. Кромешная тьма, ровным счетом ничего видно. Старшина было подумал, что ослеп, но вскоре глаза привыкли к темноте и понемногу начали различать расплывчатые очертания кирпичной кладки, закопченный потолок, мерцающий свет где-то вдалеке. Он находился в подвале, но как очутился здесь, не помнил.
— Есть тут кто? — тихо произнес старшина.
Голос был хриплым, в пересохшем горле першило. Кожевников прокашлялся, затем повторил вопрос чуть громче:
— Есть кто?
Ответа не последовало.
Издали доносились звуки канонады. Гулко ухали пушки, слышались взрывы. Кожевников приподнялся на локте, но даже от такого легкого движения голова закружилась, а тело заныло, будто его долго и усердно избивали.
Старшина попытался припомнить, что с ним стряслось и как попал сюда, но перед глазами рисовались лишь неясные контуры да размытые образы, словно зыбкое отражение на воде. Он провел рукой на ощупь — лежит на досках, укрытый чьей-то шинелью. Документы на месте, поясной ремень тоже, но оружия не было.
Послышались гулкие шаги, стук каблуков эхом разносился по подвалу. К нему кто-то направлялся. Старшина внутренне собрался, заметив в сумраке еле различимый силуэт.
«Если это фашист, задушу, — решил Кожевников. — А там будь что будет».
— Товарищ старшина, — раздался до боли знакомый голосок — Как вы тама? Слышу, очнулися?
Мамочкин! Он был искренне рад видеть этого немного неуклюжего парня, ставшего за несколько дней для него близким другом. Рядовой подошел и участливо посмотрел на Кожевникова.
— Где мы? — спросил Митрич.
— В катакомбах, — удивленно повел руками вокруг Мамочкин, словно это и так ясно и не стоит задавать глупые вопросы.
— В каких? — морщась от боли в голове, поинтересовался старшина.
— Да я толком и не знаю. Когда вы у казармы прикрывать наших стали, я тож чуть приотстал, на всякий такой случай. Ну, а когда вас минами накрыло, я подбежал и потащил вас. Смотрю — ступеньки! Их почти и видно не было. Ну и нырнули туды.
Кожевников слушал молча, в душе восхищаясь простодушием и храбростью верного Мамочкина. Паренек не только прикрывал его, но, увидев, что тот упал на землю, тут же бросился на выручку. А затем, не побоявшись немецких пуль, оттащил контуженого с линии огня. Вот ведь молодец!
— Спасибо тебе, Мамочкин. Геройский ты парень, — сказал Кожевников с благодарностью, затем спросил: — А дальше что было?
— Спустился я вниз, а тут тьма кромешная, и кто-то в нос мне винтовкой, значит, тычет. Я говорю: свои мы. А он так сурово: «Кому свои, а кому — чужие». Попытался ему объяснить, что старшина со мной и, мол, ранило его, помочь бы надо. Он других позвал, и вот оттащили вас в катакомбы. Тута наших солдат много.
— Сколько времени я без сознания пробыл?
— Да, почитай, неделю, а мож и поболе, — нахмурил лоб Мамочкин. — Тута разве разберешь? Вечная темнота и холод. Но вы в себя-то приходили иной раз, тока не понимали ничего…
— Крепко же меня приложило, — удивился старшина. — А что с отрядом Черного, не знаешь?
— Ушли они, кажись. Ведь договаривались, что ждать никого не будут. Может, и прорвались, а может, и нет. Там немец плотно из минометов бил. Ух, страху я натерпелся!
Старшина постепенно приходил в себя, его мутило, но в целом он чувствовал себя сносно. Он приподнялся и попробовал сесть, Мамочкин взял его под локоть и помог.
— Тут одни солдаты, — поинтересовался Кожевников, — или женщины, дети есть?
— Нема, — ответил Мамочкин. — Как я понял, были они тута, но двое деток померли и еще женщина одна, а остальных старший лейтенант вывел наружу. Сказал, что негоже им в норах сидеть.
— Что за лейтенант?
— Он тута за старшого. Анисимов фамилия его.
— Анисимов?? — изумился Кожевников. — Давай, помоги мне встать, и пойдем.
Мамочкин бережно придержал Кожевникова за талию.
— Ты меня, как девку-то, не лапай, — нахмурился старшина. — Дальше я сам.
Они шли по узким и темным коридорам, пока не оказались в большом помещении с низким потолком. Тут было достаточно светло, а вдоль стен стояли топчаны, на которых располагались солдаты. Посредине комнаты находился большой дощатый стол, на котором лежало различное оружие и россыпи патронов. За столом восседал старший лейтенант Анисимов и чистил табельный ТТ.
— О, Митрич, очухамши! — обрадованно воскликнул лейтенант, поднимаясь. — Здорово, герой!
Они обнялись.
— Присаживайся. Есть, поди, хочешь?
Кожевников кивнул. Он уже и не помнил, когда последний раз ел.
— Рядовой, распорядись! — приказал Анисимов, и Мамочкин куда-то убежал. Старший лейтенант кивнул ему вслед: — Хороший у тебя парень, грудью тебя защищал. Я хотел тебя вместе с другими ранеными положить, а он настоял, чтобы тебя отдельно поместили, и сам ухаживал за тобой все это время.
— Как вы тут? — поинтересовался Кожевников.
— Воюем. Ведем диверсионную деятельность в тылу врага, — угрюмо произнес старший лейтенант. — Мы, брат, тут в глубоком тылу. Немец зачистки постоянно устраивает, а мы отбиваемся.
— Рад буду вам помочь.
— Мне Мамочкин сказал, что Дарья погибла? — осторожно спросил старший лейтенант.
— Да.
Они помолчали.
— Ладно. Давай, Митрич, оклемывайся потихоньку, — после некоторой паузы проговорил Анисимов. — У нас каждый боец на счету. Ты нужен. Держаться надо, пока основные силы не подошли.
— Что же это творится такое? — закрыл лицо ладонями Кожевников. Вопрос Анисимова снова разбередил его душу. — Когда же это все закончится?!
— Скоро, Митрич, скоро, — успокаивающе произнес Анисимов. — Вчера вон ребята советские самолеты в небе видели. Мы им еще надерем задницу.
Подошедший Мамочкин поставил на стол закопченный котелок, в котором дымилась картошка в «мундире», запеченная в углях.
— Ешь, старшина, — сказал Анисимов. — Только извини, брат, соли у нас нет.
— Откуда все это? — поразился Кожевников.
— Наши ребята проход долбили. Тут сложная система катакомб, и мы ищем возможность перебраться чуть севернее, где вроде склады оружейные есть и уйти из крепости можно. Ребятки пробили стену, а там что-то вроде овощехранилища, и картошки аж на год. Вот ею, родимой, и питаемся. С водой вот только проблемы.
— С ней везде так, — вздохнул старшина. Несмотря на сильный голод, есть не хотелось. В горле стоял противный комок Но старшина понимал, что подкрепиться необходимо, иначе совсем с ног свалится. Кожевников выудил картофелину, вгрызся в нее зубами, почувствовав, как заныли распухшие десны.
В основном люди Анисимова устраивали вылазки, вели партизанскую войну. Потеряв счет дням и ночам, периодически выбирались из катакомб и отстреливали врага. Как позже выяснил Кожевников, Анисимов находился здесь с самого начала войны. Утром двадцать второго он бросился в казарму к своим солдатам, но по ней в этот момент ударили снаряды. Спасаясь от артобстрела, старший лейтенант побежал
