здесь относительно безопасно и можно немного расслабиться. Русским тоже нужна передышка, к тому же с такого расстояния они вряд ли нас достанут, даже если очень захотят.
Осмотрев «тигр», убедился, что он практически не пострадал. Тот снаряд, что влетел нам в лобовую броню, оставил лишь глубокий скользящий след. Броня была толстой и крепкой, не крошилась, и попадание вражеского заряда походило на след от горячего паяльника на олове. Никакого вреда ни машине, ни экипажу. А шрамы лишь украсят нашего стального зверя.
Однако итог самого боя оказался неутешительным. «Пантеры», как выяснилось, были не готовы к возложенным на них задачам, а наши старые модели танков не отвечали современным требованиям, и многие были подбиты. Прямое попадание русской противотанковой пушки превращало их в бесполезную груду металлолома.
Оставалось только благодарить Господа, что я командую такой мощной машиной, как «тигр». Недаром экипажи остальных танков с завистью посматривали на нашего «зверя». Танк показал себя превосходно. Несмотря на габариты и солидный вес в пятьдесят шесть тонн, он был маневренным, достаточно быстроходным, а пушка его при точном попадании сокрушала любую боевую технику русских, раскалывая, как скорлупу, даже лобовую броню некогда грозных «тридцатьчетверок».
Но, пускай этот бой оказался труден, иванам долго не устоять.
— Эй, Ланге, — позвал я водителя, — что у нас с горючим?
— Пока порядок, командир, а вот расход масла большой, — из люка высунулась сначала закопченная улыбающаяся рожа нашего механика–водителя, а потом и он сам. Его комбинезон был рваным, местами прожженным и чудовищно грязным. Я тысячу раз делал ему замечание, но Ланге упорно не хотел слушаться и переодеваться в новый комбинезон. Мне даже «посчастливилось» получить из–за него нагоняй от командира роты. Конечно, я мог надавить на Карла, но уж больно он был хорошим специалистом. В конце концов, я плюнул на это и стал делать вид, что не замечаю его затрапезного вида. Если вдуматься, у нас у каждого туг на Восточном фронте куча недостатков: мы уже не обращаем внимания на всклоченные бороды, на надорванные карманы на мундирах. Казалось бы, мы — бойцы самой мощной армии, несокрушимая сила, опора Германии… Да что там Германия — мы надежда всей Европы! И вот чистокровные немцы, славящиеся своей педантичностью во всем, ходят, как грязные цыгане.
Но у Карла Ланге было оправдание. Он когда–то горел в танке и единственный остался в живых из всего экипажа. Горел он именно в этом комбинезоне. Теперь он считает его своим талисманом, и сам дьявол не сможет стащить с него это тряпье.
Наверное, у каждого солдата, прошедшего тяжелые испытания Восточного фронта, есть свой талисман или амулет, защищающий от шальной пули или осколка. Я в эти вещи никогда не верил, но мои ребята не исключение. Например, наш невозмутимый наводчик Томас Зигель носит на шее осколок, который выковыряли из его ноги после ранения осенью сорок первого. С тех пор, как он уверяет, смерть ему не страшна, и пока мы находимся рядом с ним, нам тоже. Но таков наш Зигель, самоуверенности у него хоть отбавляй.
Наш заряжающий обер–ефрейтор Хуберт Шварц всегда во время боя надевает кепку задом наперед. Однажды он забыл так сделать, и нас чуть не подбили. Я, как разумный человек, не связывал эти два случая, но он другого мнения.
Ну а унтер–офицер Вилли Херманн — стрелок–радист, постоянно таскает с собой русский патрон, который уже блестит, как вылизанные яйца кота, оттого что он вечно крутит его в руках. Где он его взял, непонятно, а добиться вразумительного ответа от упрямого молчуна сложнее, чем победить в этой проклятой войне.
Каждый из них по–своему безумен, но нам на это наплевать. Мы одна семья, мы сражаемся плечом к плечу, и каждый грудью будет защищать другого. Иначе на фронте не выжить. Мне, как командиру этого небольшого сумасшедшего дома, приходилось сложнее всего. Ребята вечно влипали в различные переделки, а мне приходилось их выгораживать.
Когда недавно нашей дивизии «Великая Германия» было присвоено почетное звание гренадерской, они перепились в дым и чуть не наломали дров. Двадцать третьего июня фюрер подписал указ о присвоении дивизии этого высокого звания. Нашей гордости, конечно, не было предела, и мы широко праздновали это событие, шнапс тек рекой.
Подготовка к операции «Цитадель» занимала много времени. Все, что возможно, было стянуто на этот участок, тут должен был наконец–то начаться долгожданный перелом в войне, которого так все ждали. Волнение витало в воздухе. Все было брошено в этот котел и варилось в нем.
Мы продолжительное время проводили на тренировках, отрабатывали тактические особенности ведения боя и палили боевыми, не жалея снарядов. Занятия вели опытные инструктора, ветераны.
Но, несмотря на усиленную подготовку, бойцы находили время для различных развлечений. Было приятно передохнуть после страшных боев, а к учениям мы, уже тертые бойцы, порой относились как к детским забавам, что часто злило инструкторов.
Иногда удавалось раздобыть бутылку–другую шнапса и промочить глотку, но до попоек не доходило. По крайней мере, у нас. Ланге однажды очень верно подметил общее настроение, сказав: «Хочется нажраться до свинского состояния — так, чтобы рухнуть в отключке в каком–нибудь теплом хлеву и проспать трое суток не поднимаясь и чтобы не снилась эта сраная война». Однако без происшествий все же не обошлось. Механики двух экипажей «тигров», переусердствовав слегка с алкоголем, поспорили, чья машина сильнее. Заключили пари и под бурные возгласы собутыльников зацепили свои танки тросами. «Тигры» по команде должны были двигаться в разные стороны. Я в тот момент вместе с другими командирами танков был на совещании, и мы, к сожалению, не смогли остановить «представление». Но я хорошо могу представить эту картину: два пятидесятишеститонных гиганта рвутся вперед, нещадно ревут двигатели, земля комьями летит из–под траков, дым вырывается из выхлопных труб, окутывая зевак и болельщиков!
Итог выходки был трагичным. У одного танка погорело сцепление, а стальной трос не выдержал чудовищного давления и лопнул, как бельевая веревка. Концом его отрубило руку не в меру любопытного зеваки, который, будучи в подпитии, слишком близко подошел к машинам поглазеть на весь этот цирк.
С большим трудом удалось дело замять. Раненого отправили в госпиталь с пояснением, что травму он получил при ремонтных работах, а это бывало и потому не вызвало кривотолков. Провинившихся механиков командиры экипажей предупредили, что в случае еще одного малейшего проступка те не доживут даже до трибунала — их пристрелят на месте как саботажников.
Своих парней, наблюдавших за «соревнованием» и активно делавших ставки, я заставил пару дней не отходить от нашего «тигра», надраивая и выскабливая его. Парни до сих пор злились на меня, но в бою мы все равно были одним целым, становились частью нашего «тигра» и действовали слаженно, понимая, что от этого зависят наши жизни…
— Хуберт, как с боезапасом? — поинтересовался я у заряжающего.
— В достаточном количестве. А вот мой внутренний боезапас иссяк, — с этими словами Шварц красноречиво похлопал себя по животу.
— Мне очень странно, обер–ефрейтор, что вас в такой ситуации интересует исключительно ваше брюхо, — резко осек его я, и он стушевался.
— Пауль, — окликнул меня стрелок–радист Вилли Херманн, высовываясь из люка. — Клог тебя вызывает на совещание командиров «тигров».
Я чертыхнулся, представляя, какую взбучку нам сейчас устроит гауптман. Шварц криво ухмыльнулся. Я ожидал от него язвительной ремарки, но он лишь хитро сощурился и промолчал.
— Ладно, посчитаешь точное количество оставшихся боеприпасов, — строго сказал ему я, — потом доложишь, когда вернусь. Ланге, проверь уровень масла. Унтер–офицер Вилли Херманн — за старшего. От танка не отлучаться, находиться в полной готовности. Касается всех.
Иногда на них, конечно, следовало и прикрикнуть, чтобы не расслаблялись, но я всегда старался не повышать голоса. Ребята это ценили. Они тут же занялись работой, а я отправился к командирскому танку.
Несмотря на то что огонь русской артиллерии заметно стих, передвигаться приходилось с осторожностью из–за опаски попасть под пулю снайпера. Лучше всего было спрыгнуть в русские траншеи и идти, хорошенько пригнув голову, что я и сделал.
