Он сам уже не мог перечеркнуть все, что прожил, во имя чего или, точнее, кого рисковал, проигрывал, терпел и снова поднимался. Легко сказать, зачеркни свое прошлое. Без Нее что останется? Регалии да вещи стоимостью… Это значило бы признать себя таким же, как и те, другие. От кого Он оторвался, вырвавшись, и чем гордился. От идущих по кругу вокруг одного и того же колодца. Жерновов. Или даже ипподрома. Выдыхаясь. Год за годом. До куцей, как тюремная пайка, пенсии. Спасибо, что дают.
И какая разница, на сколько больше или меньше, если все, независимо от ступеньки, на которой их выстраивают, одинаково хлопают в ладоши, где положено. Словно сами себя – по щекам. Заливаясь слезами умиления.
Ковровая дорожка, конечно, щекочет яйца. Тем более прилюдно. Но молчаливые пальцы твоей женщины – лучше. И теплее. Интересно, а не душно ему в этой комнате, одному?
– Вы говорите, руки? Не помню, – соврал Другой. – У нас ничего не было. Я ведь, если честно, скорее гладильщик, чем молотобоец. Обнять, согреть, погладить. А ей было трудно и одиноко тогда. Она говорила, что встречается с парнем, но у него много работы и разных поездок по делам. Вот я ее и водил по знакомым компаниям. Иногда засиживались допоздна. Всякое бывало, но ничего серьезного.
«Всякое или всякие? – не расслышал Он, но переспрашивать постеснялся. – Значит, Она не соврала. Держалась столько лет и, наконец, выплеснула. Надоело носить в себе. Захлебнулась. И я надоел. Уже и потерять не страшно. Если некого. А ведь понимала, что не женился, если бы знал тогда. Таких, из компаний, и так хватало. Конфетти. Подобрал бы какой-нибудь Другой. Неужели это конец? Вот и все…».
– Вот и все, – сказал Он, вставая. – Извините, что не так. Просто зашел познакомиться. Еще раз убедился, что у жены хороший вкус.
– Заберите бутылку. Я все равно не пью, – облегченно засуетился Другой.
Ему было одновременно и легко, и тяжко. Кружилась голова. Приходилось смотреть куда-то в сторону и искать, разглядывая, новый объект для внимания. Только не на гостя.
«Черт, я, кажется, испортил жизнь хорошему мужику. Иначе бы Он не пришел. Кто ж знал, что легкий романчик с пустоголовой курочкой станет для кого-то через двадцать лет такой серьезной проблемой? Катастрофой. Сразу видно, неудачник. Один глаз чего стоит! Так и всплывает, куда ни глянь. Знак…».
– Пусть остается, пригодится еще, – Он застегнул портфель, еще раз чиркнул зрачками по кровати и зажмурился от напрыгнувшей волны, живой, черно-белой.
На восточном покрывале лежала Она. Тогдашняя, молодая. Но раздетая, распаренная и уже мокрая. Прямо над застиранным десятки раз, вручную, минаретом, похожим на ракету с усиками пальм.
– Я проведу, – хлюпнул у плеча носом Другой и пожаловался: – Вот, простыл немного, теку. Вы в коридоре сами свет не найдете…
Они оскалились друг другу, прощаясь. Как цивилизованные люди. «Все будет хорошо». – «Берегите себя». Но руки не подали.
– Глупо, конечно, но что оставалось делать? Поговорить-то надо, раз пришел…
Он плюхнулся на сиденье машины и расслабился. Ноги были ватными и бессильными. Как дурнота под сердцем. Полым и гулким.
– Глупо, конечно, но что оставалось делать? Поговорить то надо, раз пришел…
Другой вернул стул к столику и осел у компьютера. Ноги были ватными и бессильными. Как дурнота под сердцем. Полым и гулким.
Через несколько месяцев Он случайно узнал, что тот, Другой, неожиданно умер. На своей постели. Говорят, «зашился» от алкоголизма, но однажды нашел дома, видно забытую кем-то, початую бутылку водки и выпил ее всю. Залпом.
– Дурак, – сказала Она, услышав об этом и посмотрела на Него.
Все равно в комнате никого другого не было.
БОСС
В тот шведский город я приехал на поезде из Стокгольма. Напротив здания вокзала решил взять такси, чтоб не мельтешить и не дергать друзей. На выходе ко мне сразу подскочил мужчина, если говорить по- русски, хотя и непонятно, – арабской национальности. Но это меня не смутило и не насторожило.
Человек как человек, разве что не русский.
Мужчина сразу предложил свое такси, стоящее неподалеку, и я не стал осматриваться. Знал, что город небольшой, счетчик у него был, значит, много не «настучит». Машина оказалась старой модели 70-х годов, великоватая, с большим прямоугольным капотом. Моя первая тачка в Штатах двадцать лет назад была как раз такого же типа. Салон как салон. Все обычно. Мы ехали минут десять, может, чуть больше. Таксист был в прекрасном настроении и стандартно поинтересовался, откуда, мол, я.
Ответил, что «русский», хотя моя сущность была, что называется, налицо.
Так евреи скрывают свое нутро. До поры до времени.
– О-о-о, – уважительно сказал он и больше не надоедал.
Мы подъехали к дому, где у входа уже ждали друзья с початой бутылкой в руках.
– 490 крон, – радостно объявил мне таксист-араб, и я сразу почувствовал себя антисемитом.
Это было ровно 70 долларов. За десять минут дороги? Швеция, конечно, дорогая, но не миллионеры же здесь живут.
– Что-то дорого, – не выдержал я, протягивая ему пятисоткроновую купюру, еще недавно напрямую гревшую мне сердце.
– Почему дорого, босс? – искренне обиделся таксист. – У меня же лимузин. Для VIP.
«Салон действительно кожаный», – подумал я, отклеивась от сидения.
Ну ладно, в конце концов «босс» и должен стоить соответственно. За меньше и не назовут.
Теперь я всегда сначала, говоря по-русски, фэйсконтролю таксистов, а затем – их машину.
Боссом я уже был.
КОБРА НА СКОВОРОДКЕ
Она смотрела на меня не мигая. Томная, но отстраненная – вся в себе. Парень-вьетнамец вытащил ее из тонкого полупрозрачного мешка, валявшегося около лестницы, ведущей на второй этаж, после того, как мы сторговались о цене. Начали с сорока, но закрыли на шестнадцати долларах.
Мешков было несколько, и они все шевелились. Как гены во мне. Уползающие куда-то вглубь миллионами лет назад. Я смотрел и на кобр в руках парня, и на живые мешки в углу. Старался не отвлекаться по сторонам, но мельтешил все больше и постыднее. Вправо, влево. Чтоб уследить за всеми. И по нарастающей чувствовал себя встревоженной обезьяной, затрепетавшей из прошлого где-то во мне. Первобытный страх – это явный признак живого. Но почему тогда так хочется происходить от Бога?
– Выберешь, какая понравится, – скупо показал жестами верящий только в себя вьетнамец и начал смотрины.
Я вытащил видеокамеру.
«Змей, – подумал тогда,- можно вставить, при случае, в любой сюжет о политиках или крупных бизнесменах. Особенно если они в куче. Горные и просто козлы, а также дерущиеся ишаки ложились под эту тему идеально. Хотелось чего-то новенького и животрепещущего».
Между тем, таких кобр, как та, что пошла ко мне, оказалось несколько. Все похожие, но по характеру разные. Сами черные, в полумраке дома, с блекло-желтым подбрюшьем, они стремились куда подальше, не
