Почти половина сорвавшихся — было на историческую Родину. Это удалось потому, что за десятилетия жизни в новой стране русские уже начали ассимилироваться и выезжали в СССР со своими болгарскими женами и мужьями. Но потом, проспавшись, у таких оказался и мотив для возвращения. Затем в страну стали приезжать уже жены учившихся в Советском Союзе болгар. Но они были уже, скорее, советскими, чем русскими.
— Я помню, у нас еще в национальной гимназии, — показывает на одну их старых фотографий Ходкевич. — Было принято держаться традиций и гордится тем, что мы — русские. Что касается нынешней России, то в Болгарии ее больше опасаются, чем любят. Стремление в НАТО это только подтверждает. София хочет быть подальше от объятий «русского медведя», как здесь иногда говорят. И не без оснований. Однако первоначальная волна антикоммунизма не переросла в русофобию. И вхождение Болгарии в Европейское сообщество на здешних русских никак не скажется. Вернее, скажется, как и на всех жителей страны. Но то, что Болгария уверенно дрейфует от России к Европе — это факт.
Впрочем, никто не заберет ни Шипку, ни Плевну, ни надпись на русских медалях той войны, где указывается, что они были даны за освобождения Болгарии от рабства. И что бы ни происходило сегодня в России, какая бы ни была там власть, она всегда оставалась и останется нашей страной.
Партизанская честь
Чтобы воевать с фашистами на той страшной войне, он поначалу выбил глаз офицеру НКВД. А затем командовал партизанской бригадой, чтобы после Победы попасть в сталинский лагерь на Колыме. В минуты смертельной опасности, он оказывался решительным и отчаянным. И не объяснялся с теми, кому бессмысленно что-либо объяснять. Потому и выжил.
Но об этом почти никому не рассказывал. Незачем, да и некому. Людям и власти нужны мифы. Так красивее для одних и понятней, на палитре серого, для других. А за правду, как раз, проще всего показаться лжецом. И оказаться. Кому она нужна, голая до безобразия?
Он был известным человеком в Беларуси. И, как командир партизанской бригады, и как врач- профессор. Так о нем написано для всеобщего пользования.
И я бы, признаться, не обратил на него внимания: воевал с нацистами, как все нормальные люди, жил когда-то, хорошо работал, лечил людей, замечательная карьера, по восходящей. Биография. Складная и благополучная.
Если бы не его судьба, которая и делает правду по- настоящему возвышенной именно в силу её приземленности.
О судьбе этого человека мне рассказал его бывший сосед, с которым они подружились и не раз разговаривали по душам. Сосед, тоже медик, тогда был молодым перспективным начальником. И одна из его подчиненных, с фамилией, схожей с «Рабинович», как-то взяла подношение в виде дорогой колбасы и дешевой благодарности. Дали — она и взяла. Ей грозил позор, увольнение и возможно даже тюремный срок за взятку. А так нельзя. Взятки в этом мире безнаказанно берут только те, кому положено. И не колбасой.
И вот тогда к соседу позвонил живущий в этом же доме известный профессор.
— Ты что? — сказал он с порога. — Партизанку, которая героически воевала в моем отряде всю войну из-за палки колбасы хочешь до тюрьмы довести?
— Да я ничего, — устыдился сосед. — И работает она хорошо, и человек добрый. Поговорил бы и всё. Но с доносом принципиальных граждан и их колбасой — взяткой, что делать? Не я — прокурор решает. У него дело.
— А кто прокурор? — спросил профессор и, услышав, обрадовался. — Это тоже мой товарищ по партизанской жизни. Сейчас позвоню ему.
И позвонил. На встречу они поехали вместе. Прокурор своего бывшего командира не забыл, выслушал все, вздохнул, затем достал папку с «делом» несчастной женщины с сакраментальной фамилией, которая для фронтовиков тогда не имела значения, вытряхнул спички и тут же, на глазах, сжег её «на хрен». Прокурор прошел войну, а не логистику продвижения пешек.
— Вот и все, — сказал он. — Нас и так мало осталось. А колбасу она теперь никогда не возьмет в благодарность. От неблагодарных. Забыла, с кем живет…
Так профессор и подружился с соседом. И у них оказалась одна общая тайна.
А без тайн разве это жизнь? Так — биография.
Профессор сам вырос в семье бедняков. И таких в стране когда-то было большинство. Это сегодня, куда ни плюнь, все из дворян, богатых купцов или золотопогонных офицеров императорской гвардии. У плебеев свои представления об элите — сколько это стоит и как называется в табеле о рангах? Профессор был не из таких.
Из бедняцкой семьи закончил школу, поступил в медицинский институт и перед войной его закончил. Но тут, 22 июня 1941 года, грянуло.
Чуть ли не первым на той войне санитарным поездом, назначенный наскоро его начальником, он повез раненных на восток. Но далеко они не умчались. Уже под Барановичами, в первый или второй день войны, эшелон разбомбили вражеские самолеты. В ошметки.
Молоденькие медсестички в панике побежали подальше от поезда. А он — за ними, крича, что надо вернуться и нельзя бросать, пусть и расквашенный, состав. И тут, неподалеку, на их еще одно несчастье, оказался отряд войск НКВД.
— Ты трус и паникер, — сказал ему майор, еще не видевший наступавшего врага в лицо, но знающий, как он выглядит по мирному времени. — Бросил свой поезд и удрал. Становись у ямы, нечего и некогда здесь разбираться.
Именем кого надо, майор тут же приговорил его к расстрелу. И всё бы для него здесь, в придорожном лесу и закончилось. Хотя немецкие танки еще не подошли. Это после них и отряды, и батальоны, и дивизии, и даже армии становились окруженцами. С общей судьбой. Поначалу. А тогда, услышав о приговоре, он понял, что до Победы не доживет. Свои не дадут. Но и умирать в канаве просто так, за здорово живешь, товарищ майор, тоже не хотелось. Их, таких судей, по миру много одинаковых. Только униформа и знаки различия разные.
Он резко схватил лежащий под ногами песок, швырнул землю в глаза стоящего рядом солдата с винтовкой и с размаха заехал кулаком в глаз майору. Со всей силы и злости. На всё происходящее. А затем, не оглядываясь, рванул в кустарник и далее — в лес.
Пули вслед его не догнали. А наоборот, подгоняли все дальше. Вглубь и в сторону, от людей.
Он уже понял, что люди в этот первый или второй день войны и есть главная для него опасность. Лесами, скрываясь, пошел домой, в свою деревню. Пока добрался, немцы прошли мимо, на восток, но полицаи уже командовали вовсю. Полицаи — это первое, что приносит с собой новая власть.
Отмывшись, он встретил и друзей, из земляков, и других окруженцев. Огляделись, посоветовались. И решили, что деваться некуда. Хотя есть — к кому. Но не для них. И они ушли в лес, бороться. Сначала группа, потом отряд и наконец партизанская бригада. А он — её командир. И было всё, что бывает на войне. И о чем потом стараются не говорить. И наоборот, о чем говорят. Смотря кому, но не всем. Кому надо.
Летом 1944-го вернулась Красная армия и пошла дальше, к Польше и Германии, а в Беларуси порядок и власть устанавливали партизаны. Мужчин, переживших оккупацию, в том числе и бывших полицаев, не замаранных кровью, забирали на фронт. Война-то еще продолжалась и ей, ненасытной, нужны были люди. Часть партизан тоже мобилизовали. Но власть и порядок в республике, единственной в Советском Союзе, наводили именно те, кто здесь же воевал в подполье и в лесах.
И он снова стал врачом и даже занял солидный пост в системе здравоохранения в столице. Вскоре его избрали на какой-то съезд в Москве. Молодой комбриг и солидный врач, он принял это как еще одну награду. Живи — и радуйся. Там, в толпе отдыхающих от работы делегатов, к тому же встретил товарища
