— Конечно, мистер Эшер. То есть, Алан. — Широкая улыбка. — Видите? Я вспомнил, как это произносится. — Тед сидел сейчас на краю кровати Эрнесто, сидел, разглядывая свои большие, вываливающиеся из шлепанцев ноги. Выглядел он так, словно на него свалилось разом несколько неприятностей.
— Здесь была полиция, — сказал он.
— И у меня тоже.
— Гиббон и Спайви?
Я кивнул.
— Комическая парочка.
Тед ухмыльнулся, хотя чувствовалось, что он пребывает в состоянии потрясения.
— Да, было над чем посмеяться. Как только я услышал о старике… то есть, о Джулиане. И пока я все это обмозговывал, они уже принялись нести всякую ерунду относительно моих отпечатков на винтовке. Спайви помахал у меня перед носом какой-то бумажкой. Ты, мол, купил оружие в стрелковом центре. Разве это не твоя подпись? — Тед пристально посмотрел на меня. — А я этого и в глаза не видел. Алан, я не стрелял из огнестрельного оружия ни разу в жизни, но там оказалась моя подпись, а Спайви сказал, что это все равно, как если бы я подписал полное признание.
Ах ты, дьявол. Старые псы откалывают старые номера.
— Тед, им известно, что ты не виновен. Они раскалывали тебя чисто машинально, по привычке.
— Что ж, это сработало. Вы представляете себе, как они усердствовали. «Мы хотим помочь тебе, парень, но для начала ты должен помочь нам». Ловко, верно? И все время пялились на меня этаким пронзительным полицейским взглядом. А я перепугался. Хоть и нечего мне было скрывать, я все равно перепугался. — Тед запнулся, смерил меня задумчивым взглядом. — Вы сказали, что они и к вам приходили. Они рассказали вам о Гарри?
— Гиббон подкинул это имя, чтобы пронаблюдать за моей реакцией. Но, судя по всему, я их разочаровал.
Но ты, Тед, раскукарекался, должно быть, за нас обоих. Я сел в постели, преисполнившись решимостью не помогать ему в ходе дальнейшего повествования.
Он налил себе воды из кувшина на моем столике, с трудом выпил.
— В какой день недели вы улетели из каньона? В прошлое воскресенье? О Господи, с тех пор минула уже целая вечность. Так или иначе, после вашего отлета мы все помогли профессору Роше уложить вещи в автобус и примерно в полдень отправились в обратный путь. Поездка была долгой, а Карри хотелось поговорить. Что там за дела с мистером Эшером, да вот с этим, да еще вот с этим. Мне-то разговаривать было неохота. К тому времени, как мы вернулись в университет и я высадил Карри у ее общежития… мы успели разругаться. — Тед помолчал, явно предприняв попытку не впадать в чрезмерную откровенность. Но эта попытка ни к чему не привела. — Жутко орали друг на друга, хлопали дверями. Я ушел. Честно говоря, комендантша общежития меня вышвырнула.
А Карри в слезах сразу же бросилась звонить папочке. Бедный Джулиан. До самой последней минуты он пытался защитить свою малютку-дочь.
— Валяй дальше.
— Я вернулся домой, пошел к Лоуэллу и вдрызг упился его виски. У него было свиданье в «Темнице Цицерона». Вы этого заведения, должно быть, не знаете. Пивнуха в городе. В Прово. Грязная, вроде отхожего места. Наполовину битники пятидесятых, наполовину всякие там хиппи-дриппи. По субботам и воскресеньям играют рок-музыканты. Светомузыка, благовония, танцы в перьях, всякое такое дерьмо. Куча девиц из университета, весьма хорошенькие, сидят за кофе и сигаретами, надеются, что их снимут. Так или иначе, я поехал туда на пару с Лоуэллом. А там Сильвия. Староста поэтического кружка. Большая любительница подкурить. Так что я отвернулся, а они набили одну на двоих с Лоуэллом.
Тед с отсутствующим видом поскреб перевязку у себя на горле.
— Сижу один и мне становится грустно. Музыканты делают перерыв, и тут-то ко мне и подсаживается этот старик. «Не против, если я займу это место?» В заведении полно народу, а за моим столиком три свободных стула, что тут прикажешь делать? Он видит, что я пью кофе, и начинает рассуждать о том, как это вредно, какие-то масла, словом, сплошной вздор. Потом представляется. Его зовут Гарри Стормгрин, он из Спокана. Ну, вроде бы и правда знает тамошние места, не врет, и не похож на агента по борьбе с наркотиками, — не в приюте же для престарелых их вербуют? Так что мы с ним разговорились.
— Ты сказал: старик. А сколько все-таки ему, по-твоему, было лет?
На взгляд Теда, я вполне мог оказаться в одном приюте для престарелых с Гарри Стормгрином.
— А он сам сказал. «Мне, юноша, в апреле стукнуло семьдесят шесть, и я не сидел бы сейчас здесь, если бы не следил за тем, что пью и употребляю в пищу». — Тед посмотрел на ночной столик у моей кровати. Здесь, рядом с кувшином, лежала бумага, которую он принес. — Да, вот, чуть не забыл. Ко мне сегодня приходил полицейский художник. Я попросил его оставить мне копию.
Я развернул сложенный вчетверо лист. Рисункам полицейских художников присуща некая неопределенность, незавершенность, напоминающая киноперсонажей из «Вторжения в чужое тело». И все же, с вышеназванными ограничениями, рисунок позволял составить определенное впечатление о своем герое. Здоровяком этого человека назвать было нельзя. Худое изможденное лицо; в глаза прежде всего бросаются нос, уши и адамово яблоко. Волосы настолько короткие, что они кажутся всего лишь пятичасовой вечерней тенью, упавшей на голый череп.
Глаза производили неожиданное впечатление. Должно быть, на это обратил внимание и Тед, иначе бы он не сумел передать своего ощущения художнику. Чувствительные глаза; на лице другого типа их можно было бы назвать поэтическими. Казалось, старик осознает собственное уродство и стыдится его.
— Не знаю, почему на рисунке все вышло именно так. Я хочу сказать, лицо такое жестокое. В жизни он улыбался, он, честно говоря, все время смеялся. — Тед перевел взгляд с рисунка на меня. — Алан! А вы знаете этого человека?
— Нет. — Я перевернул рисунок таким образом, чтобы он лежал лицом к Теду. — Ну, и о чем же вы разговаривали?
— Да, Господи, разве упомнишь! — Тон был насмешливым, но в голосе Теда вместе с тем проскальзывали нотки тревоги. — Все в «Темнице» сохраняют напускное спокойствие, рассуждая о таких вещах, как война; участники маршей протеста — главным образом, перепуганные людишки, выдающие себя за тех, кем они на самом деле не являются. Гарри находил это страшно забавным. — Тед еще раз посмотрел на рисунок. — Он сходил в машину и вернулся с такой большой коробкой в руках. «Витамины из Долины здоровья», так на ней значилось. И подошел с ней к столу, за которым с особенным ожесточением спорили о политике. «Хорошо питайтесь, парни и девки, и любая политика из головы вылетит». Все расхохотались, принялись пожимать ему руку. А он начал рассказывать о том, какой он преуспевающий коммивояжер этой дряни. Как втюхивает ее местным торговцам. Сказал, что в Прово он проездом, а путь держит в Седар- Сити.
Тед отодвинул лист с рисунком.
— И все время говорил о том, что идти следует по тропе, проложенной самой природой. О том, сколько нам, студентам, еще предстоит совершить, всякое такое.
— А он расспрашивал тебя об учебе? Или, может быть, о личной жизни?
— Нет, ничуть. — Глаза Теда едва заметно сверкнули. В отличие от тебя, гласил этот взор. — Мы говорили о нашем старосте, о моих однокашниках. Кажется, я рассказал ему что-то об экспедиции. Но его это вроде бы не заинтересовало. Ну, вы же знаете коммивояжеров. В нужных местах он кивал да поддакивал, но интересовало его на самом деле одно: как бы сбыть собственный товар. А о питании он, судя по всему, и впрямь знал много. Вот почему мы взяли у него кое-какие образцы. Розовые лепестки, аскорбаты, триптофан… Я забыл названия.
В разговоре возникла долгая пауза, как будто ему хотелось, чтобы дальнейшее я вытягивал из него клещами. Вместо этого я предпочел надавить на него молчанием.
— Гарри действительно порекомендовал продукты питания, годящиеся на все случаи. Он принял одну таблетку, а другую предложил мне. — Тед беспокойно, может быть, даже несколько безумно огляделся в палате. — Не жмите вы на меня так, Алан, я ведь уже прошел через все это и с полицейскими, и с мамочкой. Как будто я малыш, взявший конфетку у прохожего.
