К концу апреля пути людей из гривеновского окружения начали разбегаться во все стороны, сетью паутины раскинувшись по Франции. Элио уехал первым, на только что заполученной Тридцать пятой модели. Он вернулся к Патрону, не увозя с собой ничего, кроме того, что было на нем надето. («Карл, не распорядишься ли об отправке моих вещей? Жизнь слишком коротка, чтобы таскать с собой нижнее белье».) Через три дня Гривен откомандировал своих людей в Париж, где они, разбившись на несколько бригад, уселись в разные поезда.
Хеншель с большей частью съемочной группы отправился на юг, в Монако, на гонки, обещавшие стать главным событием сезона, где они надеялись заснять пальмы, чтобы создать иллюзию разнообразия пейзажа. Гривен, в сопровождении немногочисленной свиты, которую он называл своими коммандос, отбыл на медленном пригородном поезде в Молсхейм. Топорков и Баберски. Герр Гебель со своим гримом и пудрами. Фройляйн Шнайдер. И, разумеется, Люсинда.
До сих пор они не выбились из графика. И экономисты из конторы Эриха, разумеется, не могли не радоваться этому обстоятельству.
Гривен едва закончил завтракать, когда за окном вагона-ресторана показалась гора Одиль. Ага, вот и шпиль маленького монастыря, едва различимый на таком расстоянии. И чуть поезд начал торможение, до Гривена дошло, что этот визит окажется не похожим на предыдущий.
Крестьяне, поденщики, веснушчатый пастух — все они замахали руками, приветствуя проезжающий поезд. Когда прибыли на станцию и Люсинда высунула голову из окна, послышались приветствия и аплодисменты. Составив ей компанию, Гривен с изумлением увидел на перроне целую депутацию встречающих. Сам Этторе, его жена, сыновья, дочери, Элио, Мео Константини, Гизелла и несколько ее товарок по конюшне, не говоря уж о, как минимум, половине всего населения Молсхейма.
— Но без салюта и духового оркестра? — с улыбкой сказал Гривен Бугатти, который сердечно обнял его, а затем, приподняв всегдашний котелок, поцеловал Люсинду в щеку.
Затем Бугатти познакомил ее со своими дрожащими от нетерпения и волнения детьми.
— Добро пожаловать, барышня. Насколько мне известно, вы произвели фурор на Нюрнбергских гонках. — Этторе покашлял. — Надеюсь, что вы проявите меньшую… предприимчивость, усевшись за руль королевского лимузина.
Целая процессия машин, велосипедов и наездников отправилась со станции в сторону Шато, однако Лидия и Эбе настояли на том, чтобы поехать в большом седане Сороковой модели вместе с Люсиндой. Пожалуйста, барышня, объясните нам, кто с кем спит в мире кино? Элио было явно не по себе.
Еще одну семейную проблему тут же ухитрился создать первенец Патрона. Симпатичный молодой петушок, Жан, размахивая руками, принялся объяснять, что его проекты автомобильных поверхностей восходят к мягким и нежным формам женского тела, таким теплым и притягательным…
— И какой прогресс по сравнению с оригиналом! — Люсинда одарила его материнской улыбкой. — И насколько проще заниматься с нею любовью с утра!
Ничто не мешало им на недлинной прямой дороге, идущей мимо завода; мотоциклисты сопровождали их с обеих сторон как почетный эскорт. Все было так знакомо — и все-таки с появлением Люсинды Гривен воспринимал происходящее как бы по-новому, смотрел вокруг словно в четыре глаза. На вторую половину дня Этторе запланировал одну из своих всегдашних конных поездок, но сначала они заехали в маленькую гостиницу возле замка.
— Столько народу сразу! — восторженно протянул Фернан и помчался вверх по лестнице.
Элио, стоя в углу отведенного им номера, дожидался, пока Фернан закончит свои чрезмерные хлопоты.
— Хорошо, что ты не высмеяла Жана, — сказал он Люсинде. — Он на пару с отцом непосредственно работает над твоей машиной. Кроме того, я знаю, каков он. Да и вообще мы, мужчины, так ранимы.
Как было условлено заранее, вся компания встретилась в холле в три часа. Этторе уже дожидался, приготовив лошадей и — для тех, кто не окажется любителем верховой езды, — Пятьдесят шестую модель, маленькую машину, работающую от электродвижка. Но только не для Элио. Им с Константини, уверил Бугатти, нужен мотор, чтобы как следует над ним поизмываться. И Гривен тоже попросил Бугатти не чувствовать себя обиженным, если он откажется от повторного объезда хозяйских владений, потому что завтра ему и его спутникам предстоит трудный день…
— И все же поедем, хотя бы ненадолго. — Патрон хитро усмехнулся. — На сегодня я наметил другой маршрут.
И впрямь, все поехали сперва на завод, где Люсинда, сидя верхом на Гизелле, получила свою порцию восторженного свиста. Бугатти ввел их в какое-то помещение, где что-то паяли, варили, а из загадочных глубин с шипением вырывался своеобразный запах.
— Главный литейный цех. Скажите мне, Карл, узнаете?
Двое мужчин вынесли крупную гнутую деталь из листового металла. Только что выкованную, еще дымящуюся по краям; и все же Гривен узнал ее с такою же легкостью, как узнал бы собственную руку или ногу. Левая задняя панель в одну четверть, ее очертания — несколько на старонемецкий лад, тевтонские в своей неподвижности, вопреки схватке, разыгравшейся между Этторе и его теневым заказчиком.
— А теперь все пойдемте за ними.
Рабочие, взвалив панель на плечи, миновали одну дверь, другую и оказались в цеху с высоким потолком… нет, собственно, это был не цех, а скорее, мастерская художника. Справа — раздетое шасси, напоминающее остов кита; на нем еще ничего не было, кроме изогнутого радиатора, машинного отделения величиной с паровозное, голых деревянных сидений… и Элио, который уселся в капсуле будущего салона.
— Прошу пожаловать в утробу. Я просто не мог удержаться, Карл.
У дальней стены высилась еще менее вообразимая конструкция. Сотни досок, составленные, как шалаш или как футляр для выставленного в витрине, но еще не одетого манекена.
— Это называется «печатная форма». — Бугатти предложил Гривену и его спутникам подойти поближе. — Можно сказать, перед вами матрица всех последующих деталей. Для того, чтобы замысел автомобиля стал реальностью, необходимо иметь под рукой послушный тебе материал. — Рассмеявшись, он показал, как работают ножовкой. — Хотя пилить сучковатую сосну ненамного легче, чем сталь.
Пока Патрон рассуждал, его подчиненные не сидели сложа руки — они поднесли все еще раскаленную панель к деревянной форме и придали ей окончательные очертания. Затем панель разделила участь других фрагментов этой головоломки, попав под струю ацетиленового пламени из горелки. В работе находились также обруч руля, часть капота, футляр для приборного щитка.
И тут, над дверью в инструментальную кладовую, Гривен увидел картину, на которой создаваемый сейчас королевский «Бугатти» был изображен уже в полной красе.
— Фольбрехт пришел бы в восторг, — заметил Элио. — Здесь его картину превратили просто в икону.
Бугатти отозвался без тени юмора.
— Да, картина красива, но это ведь только внешний вид. — Он прошел между шасси и еще не законченной «печатной формой», выставив руки. — Прежде чем мы соединим их, я должен убедиться в том, что верен сам принцип. Вот почему, Карл, я попрошу вас совершить пробную поездку. Ведь именно вам должен понравиться королевский лимузин. Может быть, мы займемся этим завтра?
— Будь готов к чему угодно. — Элио полез в деревянный ящик, укрепленный на задней части шасси, и достал оттуда пригоршню камешков. — Это балласт. Только так ты не угодишь в канаву.
Все рассмеялись, в особенности Топорков, который уже завозился с фотоаппаратом.
— Можно? — спросил он у Бугатти. — Вот и отлично! Прошу всех сюда, к бамперу.
О Господи, только не это. Как будто Николай еще не наснимался досыта.
— Так, теперь все улыбнулись! И каждый пусть думает о сексе!
Люсинда, опередив всех, изобразила на лице похабную ухмылку, но Гривен, обнимая ее за шею, чувствовал, в каком она напряжении.
— Ну, давайте же! — сказала она с внезапной горячностью. — Все хорошо, но терпеть не могу, когда
