Тони провел ее в гостиную, усадил на диван и сам сел рядом. Она подняла на него заплаканные глаза.
— Мне так стыдно за то, что произошло у нас…
— Не расстраивайся. Мы вместе, а все остальное не имеет значения.
— Они не имели права тебя оскорблять! Он нежно поцеловал ее в лоб.
— Послушай меня, сага. Я тебя люблю. Твои родители просто не могут меня прогнать.
Гасси прижалась к нему, обвила руками его шею и губами нашла его губы. Внезапно все у нее в голове пошло кругом. Она хотела его, хотела ощутить его длинные тонкие пальцы на своей коже, хотела узнать, что почувствует, когда он окажется глубоко внутри ее. Она хотела отдаться ему целиком.
Когда Тони осторожно положил ей руку на грудь, она застонала, прижалась к нему и прошептала:
— Люби меня, Тони…
— Ты уверена?
— Пожалуйста!
Гасси не помнила, как они разделись и легли; она наслаждалась каждым его прикосновением, каждой лаской, каждым вздохом. Она полностью отдалась на милость его рук, губ, языка и, наконец, экстазу его проникновения в нее.
Потом Гасси долго отдыхала в его объятиях. Кожа ее горела, мысли путались.
— Тебе хорошо, сага ?
— Замечательно! — Она щекой почувствовала его улыбку и прижалась к нему еще плотнее. — Просто чудно. Я знала, что с тобой будет все великолепно.
Он потерся носом о ее подбородок.
— Откуда ты могла это знать?
— Потому что я тебя люблю.
— Не жалеешь?
— Ничуть!
Но стоило ей произнести это слово, как реальность глыбой навалилась на нее. Она только что занималась любовью с человеком, за которого никогда не сможет выйти замуж! Гасси замерла, пытаясь представить себе, что же теперь будет.
— Что случилось, дорогая?
— Господи, я сама пришла сюда… Я никогда не… Тони приподнял ее голову за подбородок, чтобы она смотрела на него.
— Ты пришла сюда потому, что мы должны быть вместе, Гасси. Ты выйдешь за меня замуж?
Гасси почувствовала, что ей сейчас станет дурно. Она любила его, глубоко и безнадежно, но перспектива отказаться от жизни, к которой она привыкла, приводила ее в ужас.
— Но мои родители… Нет, я не могу! Я не могу выйти за тебя замуж…
Тони слегка отодвинулся и заглянул ей в глаза.
— О чем ты?
— Я, наверное, слишком слаба. Я никогда… — Она опустила глаза. — У меня нет выбора, Тони.
— Неправда, есть. Вот увидишь: стоит нам пожениться, они смирятся с тем, чего не могут изменить.
Гасси покачала головой:
— Ты не знаешь моего отца. Я стану парией. Они никогда не простят меня.
В глазах Тони сверкнула ярость.
— Тогда что ты здесь делаешь? Какого черта ты мне отдалась?!
Гасси стало страшно: он никогда раньше не говорил с ней так.
— Потому что мне нужно было что-то, о чем я могла бы вспоминать, — прошептала она.
Он с горечью рассмеялся:
— Ты хочешь сказать, тебе нужен был жеребец? Только это тебе и надо было от меня?
Гасси показалось, что жизнь вытекает из ее тела, как кровь из открытых ран, оставив, за собой пустую скорлупу.
— Ты ошибаешься, — тихо сказала она. — Я тебя люблю. Я всегда буду тебя любить.
Но Тони смотрел на нее с отвращением. Когда Гасси заглянула в его глаза, она поняла, что пожертвовала чем-то очень ценным — чем-то таким, чего ей никогда уже не найти. Верность семье обойдется ей слишком дорого…
В маленьком офисе было сыро и прохладно. Ральф Эдварде собирал свои личные вещи и аккуратно укладывал их в картонную коробку. Он все еще не мог смириться с мыслью, что уходит на пенсию, что уже стар и больше никому не нужен. Но городской совет не оставил ему выбора.
Им был нужен начальник полиции помоложе, с высшим образованием и хорошо воспитанный, чтобы иметь дело с туристами. Эдварде расхохотался и покачал головой. По сути, им нужен был хороший пиарщик, а не коп.
Последние несколько недель он старался не думать о будущем, но теперь, когда ему пришлось собирать свои вещи, отставка впервые стала реальностью. Через пару дней из Бостона приедет новый начальник, а Ральф Эдварде превратится еще в одного старика, отброшенного на обочину жизни.
Глаза жгли горячие слезы; он поспешно достал из кармана платок и вытер лицо. Не хватало еще, чтобы его застали плачущим в собственном офисе! Такое унижение лишит его последних остатков гордости.
Несколько секунд Эдварде постоял неподвижно. Затем, собрав волю в кулак, потянулся за последней папкой, лежащей в ящике стола. Обстоятельства вынудили его прекратить дело Конти полгода назад, но он так и не признал своего поражения. Он все еще думал о Рике Конти — чаще всего по утрам, когда просыпался.
По инструкции Эдварде был обязан оставить все папки своему преемнику, но вместо этого он, воровато оглянувшись через плечо, сунул папку в одну из коробок на полу. «Даже старик имеет право на мечту», — подумал он. И, возможно, благодаря делу Конти он когда-нибудь снова сможет гордиться собой…
11
Ретта Грин нетерпеливо постукивала пальцами по рулевому колесу, ожидая, когда на проходной студии «Империал» проверят ее документы. Она нервничала по поводу предстоящей встречи с Джеком Голденом и чувствовала, что вспотела. Не хватало еще, чтобы остались пятна на потрясающей шелковой блузке, которую она только что приобрела у «Сакса»! И блузка, и новый бежевый костюм были необходимыми тратами. В таком городе, как Голливуд, всех встречали по одежке. Если ты выглядел хоть чуть-чуть не так, тебя сразу списывали в неудачники, а сегодня Ретте требовалось обязательно выглядеть победительницей.
Охранник наконец пропустил ее через ворота, она поставила машину у высокого стеклянного административного здания и поспешила внутрь. В лифте она одернула юбку, жалея, что так и не сбросила лишние десять фунтов, которые так портили ее фигуру. Становилось все труднее втискиваться в костюмы модных дизайнеров и выглядеть преуспевающим агентом.
Лифт вознес ее на десятый этаж ровно в двенадцать, но, когда Ретта вошла в приемную и представилась великолепной блондинке-секретарше, она уже знала, что Голден заставит ее ждать не менее двадцати минут. Прием был старый, но всегда срабатывал. Когда ты наконец попадаешь в святилище, ты уже заметно унижен.
Ее предчувствие оправдалось полностью: улыбающийся Голден появился в дверях на восемнадцать минут позже назначенного срока.
— Ретта! Рад тебя видеть.
— Привет, Джек.
Она встала, пожала ему руку и прошла за ним в роскошный кабинет. Голден явно разбогател с тех пор, как они виделись в последний раз. Шикарная дорогая мебель из хрома и стекла, хорошие картины на стенах — сплошь оригиналы. «Интересно, — подумала она, — помнит ли Голден те далекие дни, когда он был голодным молодым режиссером и умолял Ретту Грин найти для него молодых талантливых актеров? Скорее всего, нет. Еще одна характерная черта Голливуда — избирательная память».
— Выпить хочешь? — спросил он, кивая в сторону переполненного бара.
— Бурбон со льдом, если есть.
