действовала рука… Но эти раны не могут помешать пяти опытным воинам, спаявшись, стать грозной силой. И уж конечно это прекрасно знал Акил, когда приказал зычным голосом:
— Пленники! Возьмите вот эти остро отточенные колья. Не смущайтесь, это тренировочное оружие, колья неплохо сбалансированны, насколько вообще может быть сбалансировано изделие из дерева черной
Пятеро пленных воинов, куда более мощных и матерых, чем худощавый Илам, к тому же, в отличие от защищенных латами противников облаченный только в короткую набедренную повязку и с особыми матерчатыми наручами на шнуровке, — бросились на юношу со всех сторон. В руках Илама свистнула трость, и, взмахивая обоими ее концами с неимоверной быстротой, он с легкостью отразил первые несколько ударов, парировал выпад острого кола так ловко, что нападавший на него воин ранил собственного же товарища, а потом Илам буквально растворился в воздухе, когда на него одновременно ринулись сразу трое. Эти-то трое и столкнулись друг с другом. Наблюдавшие за схваткой сардонары расхохотались: какими увальнями выставил этих весьма опытных бойцов хрупкий юноша Илам! Акил, одобрительно усмехнувшись, приказал:
— Ну что же, довольно защищаться. Илам, нападай!
Вспыхнули бархатные глаза юноши, и трость, раскрывшись свистящим веером, начала гулять по плечам, по лицам, по спинам тех пяти, кто безуспешно пытался уклониться от неумолимого дерева трости, коей был вооружен Илам. На плечах, лицах, руках четырех воинов (пятый, получив отточенным колом в плечо, уже отполз в сторонку и нервно перетягивал рану обрывком ткани) стали появляться синяки и царапины. Собственно, больший урон таким жалким оружием, как тросточка в руках Илама, можно нанести лишь при значительном напряжении сил, но юноша, похоже, не особенно и напрягался. Он двигался с ошеломляющей быстротой и грацией и, похоже, искренне этим наслаждался, потому что за все время поединка с его лица не сходила детская торжествующая улыбка. Он перебрасывал трость из руки в руку, крутил в воздухе по два оборота вокруг собственной оси, щедро рассыпая при этом удары, мощным стригущим движением ног он подбрасывал свое тело и зависал параллельно земле, чтобы в следующее мгновение приземлиться за спиной соперника и снова неопасно, но болезненно ткнуть того тросточкой. Конечно, человеку опытному стало бы ясно, что, расписывая выгоды симбиоза с гареггом, Акил несколько лукавил: даже трехкратное убыстрение психомоторных реакций и значительное увеличение выносливости не заменят тренировок и опыта, а он у этого юноши явно имелся. Впрочем, маленькое лукавство Акила если и было кем замечено, то этот кто-то предпочел не говорить об этом. И когда Илам по знаку предводителя сардонаров отскочил в сторону и, вытянувшись, замер со все той же довольной улыбкой, зрители как один подняли вверх руки в знак восхищения, а один из сардонаров заметил:
— Ничего подобного не видел я даже в подземельях Храма, где проходят суровое обучение будущие Ревнители!
— Ну конечно, — отозвался Акил, — я, как бывший старший Ревнитель, охотно это подтверждаю… Уведите пленников! — кивнул он, и каждый из тех, кто только что свирепо нападал на хрупкого Илама, безропотно вернул какое-никакое, но оружие, и снова отдался в руки сардонаров… Это было тем более впечатляюще, что они, бесспорно, прекрасно знали свою участь.
Победительно улыбался Акил…
Тут с балюстрады, обводящей небольшой зал, в котором находились Акил, Грендам и их последователи, перегнулся кто-то лохматый, всклокоченный и крикнул:
— Твое повеление выполнено, учитель! Десять тысяч Ищущих захватили Этериану[10] и вышвырнули этих лживых отцов города прочь! Половина из них разбежалась, а остальные насажены на навершия ограды, обносящей Этериану! Перехвачено и убито трое гонцов, которые везли письменный приказ Гулиала, военного коменданта столицы, к стоящим у Горна войскам. В приказе стоит не только подпись Гулиала, не только собственноручная приписка Первого протектора Этерианы, но и печать Храма и отпечаток мизинца Верховного предстоятеля!
Акил выпрямился в полный рост и расправил плечи. Его глаза сверкнули, когда он воскликнул торжествующе:
— Вот оно как! Боги и демоны! Значит, Храм уже не полагается на хваленую выучку своих псов- Ревнителей и на тупую исполнительность и свирепость муниципальной стражи, а думает задавить нас числом, введя в город регулярные войска! Глупцы! Нам ничего не стоит развернуть течение этой реки против них самих! Хотя верно… Не стоит искушать демонов судьбы… Хорошо, что эти трое гонцов убиты. Во всяком случае, я еще САМ успею отдать приказ о вводе войск в Горн, когда все уже будет кончено. И пусть только попробуют не подчиниться! — Акил мотнул головой, и клубом пламени взметнулась копна его длинных рыжеватых волос, а мощные руки взлетели и скрестились в священном знаке сардонаров. — Ну что же, Разван, будь благословен ты за добрые вести! — добавил он, поднимая голову к балюстраде. — А использовал ли ты гареггинов? Я как раз излагал истину о великой пользе гареггов и о том, сколь отважны и непобедимы гареггины.
— Конечно же, Акил, — с готовностью заговорил тот, — две колонны гареггинов, по четырнадцать человек в каждой, первыми ворвались в Этериану, сметя стражу и расправившись даже с отрядом Ревнителей, присланных на подмогу Храмом! Выйдите на балкон, многоустый Акил, и ты, Грендам! Наставьте на путь!
— У нас только один путь, — тихо выговорил Грендам, возникая из-за мощной спины Акила, и в его сером глазу блеснул огонь, тогда как второй, мутно-карий, остался неподвижным и безжизненным. — У нас только один путь: на Храм!
Акил оглянулся и посмотрел на своего собрата. Нельзя сказать, что в этом оценивающем взгляде было много приязни. Акил не без основания считал Грендама болтуном, способным выпустить сто слов там, где можно было бы обойтись пятью, хотя и не высказывал этого мнения на людях. Но в эту минуту рыжий аристократ Акил, внутренне презирающий простолюдина и паяца Грендама, не мог не признать, что вот сейчас, именно сейчас слова этого болвана, выдающего себя за пророка и прозорливца, — истинная правда, и выказана эта правда так, как надо.
На Храм!
Акил был опытным воином, обучение, инициация и последующее пребывание в ордене Ревнителей ни для кого не проходят даром. Он прекрасно понимал, что даже захват Этерианы и пленение Первого протектора ничего по большому счету не меняют. Сардонарам ловко удалось взбунтовать чернь, использовав слух о пущенном в народ море и предъявив наглядное доказательство злого умысла храмовников. Но одно дело — резать глотки растерянным стражникам и тем неразумным из числа горожан, что пытаются противостоять озверевшей толпе, и совсем другое — пойти на приступ этой прекрасно укрепленной и защищаемой сотнями Ревнителей каменной громады — Первого Храма всех земель, и Верхних и Нижних.
Акил и Грендам поднялись на балюстраду и, преодолев длинный гулкий коридор, вышли на огромную открытую лоджию с красивыми каменными перилами, сработанными в виде ряда скульптурных изваяний — взявшихся за руки мужчин, обнаженных женщин и нескольких нелюдей, скалящихся в зверообразных улыбках. Отсюда, с лоджии, открывался вид на Этерианскую площадь, одну из красивейших в Горне. На Этерианской площади стояли дома знатных ганахидских вельмож и высокопоставленных храмовников; в одном из таких домов, захваченных сардонарами, и находились сейчас вожди Ищущих, а точно напротив этого особняка высилась жемчужина архитектуры, самое красивое здание на площади — сама Этериана, во всем великолепии своих трех симметрично расположенных куполов, резных несущих колонн, крытых галерей и живописных аркад.
Коротким энергичным жестом Грендам приказал всем сопровождающим удалиться. Вожди сардонаров остались одни.
Акил, опершись локтем о затылок статуи обнаженной девушки с искусно изваянным ожерельем- оберегом на шее, молча наблюдал за тем, как из окон и арок Этерианы сардонары, забрызганные кровью и бряцающие окровавленным же оружием, один за другим выкидывали людей — и еще живых, и только что испустивших дух. И тех, кто отчаянно сопротивлялся, дрыгая ногами, размахивая руками или же
