кровоточащими их обрубками. Многие из несчастных были в черных накидках этерианцев, заседающих в высоком Совете столицы Ганахиды. Но ни торжественное черное облачение отцов города, ни две выкрашенных в белое пряди на непокрытых головах не спасали их от одной и той же участи: вниз — из окон и арочных проемов — на остро отточенные прутья ограды и на пики столпившихся под стенами столичного Собрания сардонаров. Грендам облизнул серые слюнявые губы и произнес с ноткой удовлетворения:
— Ну что же, я печенкой чуял, что будет сложнее… Видать, Акил, не всегда моя печенка чует, как истинно. Да и говорил я, что будет совсем по-другому… Слишком легко они сдали Этериану.
— Твоя печенка безошибочно и истинно чует только выпивку, а твой язык, Грендам, хоть и мелет без умолку, чаруя толпу, но питает необоримую страсть только к черному порошку, мерзкой отраве, которой ты обмазываешь себе десны, — отозвался Акил. — Поменьше бы ты болтал… Если эти безумцы узнают, что НИКАКОГО МОРА нет и в помине, они не будут так резвы и бесстрашны. Этим бойцам удалось достичь победы столь легко лишь потому, что они думают: отступать некуда, только падение Храма может продлить им жизнь.
— А ты доподлинно знаешь, что этот жуткий труп на площади Двух Братьев… что он на самом деле… безвреден?
— Да.
— А если ты в этом так уверен, то отчего мне не скажешь?.. Не поделишься этой уверенностью, поглоти меня Язва Илдыза?..
— Ты все узнаешь. Ты слишком болтлив, чтобы я мог вот так, сразу, открыть тебе источник своих сведений.
Грендам оскалил желтые зубы в нехорошей ухмылке, долженствующей означать понимающую улыбку. Впрочем, возражать своему соправителю он не стал: втайне он побаивался Акила, прошедшего, в отличие от простого плотника Грендама высшую боевую школу Ревнителей и способного без особого труда расправиться с десятью такими «пророками», как Грендам. Иной раз Грендам даже удивлялся, отчего Акил до сих пор не сделал этого. Впрочем, нет: для этого имя Грендама слишком популярно у ганахидской черни…
— А если ты надеялся справиться только одной яростью толпы, то зачем же ты тогда заставлял своих лучших воинов глотать эту мерзость… этих тварей?.. — спросил он у Акила.
— А затем, что эти гареггины явятся тем наконечником, при помощи которого можно пробить любую, даже самую прочную оборону. А уж людская толпа, как вода в поврежденной плотине, сумеет расширить брешь. Это же так просто, Грендам! Без помощи гареггинов мы все равно не сумели бы взять Этериану, а уж о захвате Храма я и не помышлял бы! Даже небольшой отряд Ревнителей, укрывшись за стенами Этерианы, сумел бы остановить десятитысячную толпу!
— Это еще почему?
— А видишь… — Акил сощурил глаза и указал простертой ладонью на здание городского Собрания, кипевшее мечущимися фигурками, крошечными в сравнении с масштабами Этерианы, — проникнуть внутрь можно только через длинные и узкие коридоры и галереи. Зодчие, возводившие Собрание, знали, как сделать его как можно более неприступным. Трое опытных и мастеровитых воинов способны совершенно перекрыть и закупорить такую галерею. Недостаток пространства будет мешать нападающим, и, таким образом, с обороняющимися сможет сражаться только первый ряд тех, кто атакует. Так что первый ряд нападающих должен если не равняться в доблести и боевом искусстве с Ревнителями, то уступать им не очень серьезно. Для того я и возродил древнюю традицию гареггинов… Далеко не всякий гареггин способен обращаться с мечом, как хотя бы рядовой Ревнитель. Зато он почти наверняка быстрее, он выносливее, и — главное — он может некоторое время сражаться, получив добрый десяток смертельных ран. Обычно этого времени хватает, чтобы продавить даже самую серьезную оборону. Именно так наши сардонары взяли Этериану. Именно так мы попытаемся взять Храм…
На освещенном пространстве лоджии беззвучно появился Разван — тот сардонар, который сообщил Акилу и Грендаму о падении здания городского Собрания. Впрочем, чуткий слух Акила различил тихий, еле уловимый шелест его шагов задолго до того, как Разван вышел из глубины особняка: Посыльный возник за спиной Акила, и в это мгновение глава сардонаров, молниеносно развернувшись вокруг своей оси, выбросил вперед руку и, ухватив Развана за мясистое ухо, притянул к себе:
— Разве я звал кого?
С площади рвался многоголосый рев. Там, за пенно бурлящими толпами, за белыми, черными, рыжими барашками голов, в недрах Этерианы вспыхивали и гасли, как огоньки, отчаянные тоскливые вопли. Они прорезали многошумные звуковые валы, как раскаленный хрупкий клинок режет аморфный глиняный массив, и тут же остывали, ломались и гасли. Акил повторил, не спуская глаз с побагровевшего и исказившегося лица слуги:
— Разве я тебя звал?
— Там… многоустый Акил, тот, кто шествует… рядом с… Там к тебе пришли люди. Мы хотели не допустить их, но они сказали, что желают видеть тебя и Грендама и что, если мы причиним им хоть малейший вред, ты лично перережешь горло каждому, кто виновен… Они — дайлемиты.
— Дайлемиты? — спросил Грендам; Акил молчал. — Это те, что из города… оттуда, где разводят этих мерзких червей? Так?
— Они самые, — кивнул Акил. — Как они узнали, что мы именно тут, в этом особняке?
— Они не стали с нами разговаривать. Высокий, тот, что у них главный, сказал, что будет говорить только с вами, многоустый Акил и Грендам… тот, что…
— Зови! — перебил его бывший старший Ревнитель.
Разван затрепыхался, распуская по всей своей напряженной физиономии сетку морщин от подобострастной усмешки:
— Но… как же, мудрый Акил, так можно рисковать? А если это вдруг наемные убийцы, подосланные Храмом? Если они?.. Правда, мы обыскали их и оружия не нашли, но эти чужеземцы могут применить какую-нибудь подлую хитрость… Эти, из Нижних земель, горазды на разные подлости… и…
— Еще одно супротивное слово, и я оторву тебе ухо и заставлю сожрать во славу Леннара и пресветлого Ааааму, — негромко произнес Акил. — Я сказал: зови! Да, и вот что: передай приказы всем сотникам, чтобы они Расчистили площадь и перебросили все боеспособные отряды, в том числе и ополченцев и примкнувших к нам горожан, ближе к высотам Храма. Мне больше не нужны на Этерианской площади эти воющие толпы!
— Понял, мудрый Акил.
— Зови гостей!
Дайлемитов было шестеро. Все они были одеты согласно обычаям, бытующем в их народе, а, надо сказать, дайлемиты славились чрезвычайной сдержанностью, закрытостью и враждебным отношением к иноплеменникам — даже тем, кто жил на одном Уровне с ними, в Кринну. Каждый из этих шестерых был завернут в длинный плащ из эластичной темной ткани, секрет изготовления которой известен только в Дайлеме. На головах незваных гостей поблескивали диковинные для Горна головные уборы, сработанные из мелких металлических колечек, а лица были больше чем наполовину закрыты повязками, не стесняющими дыхания, но дающими о внешности этих людей лишь самое приблизительное и размытое представление.
Говоря о наемных убийцах, Разван был в чем-то прав: нет людей более подозрительных и непонятных, чем дайлемиты, а под их одеяниями можно спрятать целый боевой арсенал. Это не свирепые и прямодушные наку, не гостеприимные арламдорцы, подданные добрейшей королевы Энтолинеры, не буйные и дубоватые жители Горна, столицы Ганахиды, любящие хорошенько выпить и подраться. Впрочем, Акил не питал к скрытному и угрюмому дайлемитскому народу неприязни или страха: его мать была родом оттуда, так что гарегги, священные черви Дайлема, не зря появились у сардонаров…
Нет, не всех дайлемитов стоит опасаться. Кто-кто, а Акил прекрасно знал, КТО из уроженцев славного города Дайлема, что в землях Кринну, представляет собой настоящую угрозу. Бояться следует только так называемых
Первые «бродячие» дайлемиты появились, верно, вскоре после первого же из разливов, который
