снизойти к твоим нежным чувствам. — Он прошел поворот, не сбавляя скорости, с мастерством опытного гонщика, уделяя ей лишь четверть своего внимания.
Хлоя не знала, что было хуже: человек вроде Хакима, получающий удовольствие от убийства, или вроде Бастьена, убивающий без всяких чувств.
— Ляг поспи, — сказал он. — Впереди у нас долгая дорога, а у тебя была насыщенная ночь. Я разбужу тебя, когда остановимся перекусить.
— Я никогда больше не захочу есть, — пробормотала Хлоя и содрогнулась. Она почувствовала запах крови и чего-то еще, низкого и грязного.
— Твое дело. Американки все равно слишком толстые.
Хлоя даже не могла на него разозлиться. Если бы она не знала его, то могла бы подумать, что он так говорит с единственной целью: вывести ее из этого мутного, омертвелого состояния, но вряд ли его это заботит. Ей надо было спросить, куда он ее везет, но она не могла собраться с силами даже для того, чтобы проявить любопытство. Он увезет ее туда, куда захочет, сделает то, что захочет. Одна надежда у нее оставалась: если он опять протянет к ней руки, то для того, чтобы ее убить. Лучше умереть, чем заниматься сексом с этим холоднокровным чудовищем.
— Ложись спать, — опять повторил он, и голос его стал добрее, хотя само понятие доброты не могло быть к нему применимо. Но радио пело тихую и мирную песню о любви и смерти. Все пропало, пел голос, и она была с ним согласна, и глаза ее сомкнулись, и она утонула во тьме.
Бастьен бросил на Хлою быстрый взгляд и убедился, что она отключилась. Она была в ужасном состоянии — на ее руках крест-накрест были выжжены и вырезаны глубокие шрамы, бледное лицо залито слезами, потекший макияж опять сделал ее похожей на енота. Она выглядела очень хрупкой, но он знал, что она крепче, чем ей самой кажется. Она была еще жива — что само по себе чудо. Она каким-то образом ухитрилась достаточно долго сопротивляться Хакиму.
У Хакима была своя метода — он вообще был человеком очень методичным. Он приказывал своим жертвам не кричать, а затем принимался обрабатывать их, пока они не вскрикнут — так старательный любовник доводит до оргазма женщину, не испытывающую желания. Как только они начинали кричать, он быстро с ними заканчивал, — но Хлоя сумела не издать ни звука. Рот у нее был в крови, искусанные губы распухли — она до последнего старалась удержаться от стонов. Или, возможно, это он так постарался своими губами. Вот он уж точно не был нежным любовником.
Он выяснил что хотел, и это главное. Но затем он же взял и испортил все, сунув нос туда, где ему нечего было делать, вмешавшись в Хакимовы забавы вместо того, чтобы вспомнить, что на каждой войне бывают жертвы.
Может быть, он просто устал от всех этих сопутствующих смертей. Может быть, ему захотелось спасти хоть одну жизнь вместо того, чтобы отобрать ее. Может быть, наконец, он настолько выжжен изнутри, что сам навлекает на себя смерть, по какому-то капризу провалив важное задание.
Каприз сидел рядом в машине и выглядел довольно скверно. Ему надо будет найти безопасное местечко, где он сможет продезинфицировать раны на ее нежной белой коже, и наконец подумать над тем, что ему теперь делать с ней и с самим собой.
С ней было довольно легко. Он ее подлечит, успокоит и отправит ближайшим самолетом в Соединенные Штаты. Ее вес примерно сто двадцать пять фунтов, и можно легко рассчитать дозу успокоительного, которая сделает ее тихой и управляемой, но способной по крайней мере самостоятельно зайти в самолет и выйти из него.
Раньше вечера не успеть. Сначала он должен добраться до одного из своих безопасных убежищ, привести девушку в порядок и проанализировать ситуацию в целом. Возможно, после такой наглой выходки Комитет решит его ликвидировать. Он пережил свою полезность и поступил, повинуясь импульсу, а это превратило его в опасную помеху. Его наниматели не из тех, кто предоставляет второй шанс.
Хаким был назначен в расход, но это должно было случиться вовсе не так скоро. Что ж, теперь он скрывается от погони, бросив незавершенную миссию, когда главная мишень еще даже не показалась. Томасон будет в ярости. Пусть так. Он давно готов. Его больше не волнует никто и ничто. Даже сохранность собственной никчемной шкуры. Как только он удостоверится, что Хлоя в безопасности, они могут за ним приходить.
Она была более сильной, более жизнестойкой, чем ему казалось. К тому времени, как над равнинной Францией взошло рассветное солнце, цвет ее лица уже восстановился, и она спала достаточно спокойно. Бастьен держал путь на север, направляясь в сторону Нормандии, затем повернул назад, чтобы въехать в Париж не с юга, а с северо-запада. Этого недостаточно, чтобы оторваться от преследователей, но он рассчитывал, что пройдет еще несколько часов, прежде чем кто-нибудь наткнется на тело Хакима и вычислит отсутствующих.
Он рассчитывал бросить эту машину и угнать другую, чтобы хоть немного замести следы, но ему почему-то не хотелось беспокоить так крепко спящую Хлою. В городе достаточно много мест, где можно спрятать машину, — и надеяться, что удастся продержаться несколько часов. Достаточно, чтобы посадить Хлою на самолет.
Он остановился в маленьком городке на подъезде к столице, не глуша мотор, и зашел в придорожный универсальный магазинчик. Ему повезло: среди прочего там отыскались туфли, по его мнению, подходящего для нее размера, а также диетическая кола и готовые сандвичи, которые по вкусу напоминали картон, но сейчас ему было не до вкусовых тонкостей. Они оба не могли продолжать путь, не поев, хотя он и догадывался, что Хлою придется при этом скрутить и заставить есть через силу. И хотя сцене, мысленно представшей перед ним, нельзя было отказать и своеобразной эротичности, у него и на это не было времени.
Кофе оказался как раз таким, какой он любил, — крепким и сладким, и он вел машину, руля одной рукой, по оживленным утренним улицам Парижа, лавируя среди самоубийственного движения с легкостью маэстро, ныряя и выныривая между грузовиками и такси, точно сидел в седле мотоцикла, и в одном месте даже выскочив на тротуар. Он несся так быстро, что обочины сливались в расплывчатое пятно. Привычные парижские пробки не были для него препятствием, и к тому времени, как благополучно припарковался в подземном гараже отеля, выстроенного в западном стиле, он знал наверняка, что за ним никто не следовал. По крайней мере несколько часов они будут в безопасности.
Это был американский отель, аккуратный, дорогой и ничем не примечательный. Бастьен снимал здесь один из лучших номеров — иногда в качестве укрытия, иногда просто чтобы скоротать время. Насколько он знал, никому не было известно о его существовании, но он знал также, что это ненадолго. Как только его начнут искать, им не составит труда вычислить зарезервированный номер, и на том его везение кончится.
Но на это потребуются часы, а пока он попытает судьбу. Хлою требуется перевязать, отмыть, накормить и прочистить ей мозги настолько, насколько он успеет, не имея под рукой соответствующих лекарственных средств. Он пока не решил, что собирается ей сказать. Не убеждать же ее, что ей все это приснилось: шрамы на руках и обрезанные как попало волосы будут свидетельствовать против него. Ее лицо было бледным, под одним глазом чернел синяк, но избавиться от этого поможет лед.
Он заехал на закрепленную за ним стоянку и заглушил двигатель. Этот уровень гаража в это время пустовал — слишком рано для богатых бездельников, слишком поздно для тружеников. Он может дотащить Хлою до своей комнаты, почти не встретив свидетелей.
Она оцепенело смотрела на него широко открытыми глазами.
Рубашку она стянула на груди, но застегнуть не смогла. Должно быть, ее руки повреждены слишком сильно, если пальцы не сгибаются. Он потянулся было к ней, чтобы застегнуть пуговицы, но она отдернулась, точно он хотел ее ударить.
— Я собираюсь застегнуть твою рубашку, — объяснил Бастьен. — Ты не можешь подняться в отель в таком виде, тем более если не хочешь, чтобы нас заметили.
— Где мы?
— Отель «Маклин». Я держу здесь номер как раз для таких случаев.
— Таких случаев? С тобой такое и раньше случалось?
— Да. — Это была лишь наполовину ложь. Он попадал в переделки, когда его прикрытие оказывалось
