– Эй, гяур! Похлебка поспела. – Харис подхватил котел двумя байковыми прихватками и снял с очага.
– Какая похлебка может быть из этой козы? – проворчал Игнат Семеряков, продолжая срезать длинные полоски мяса с кабаньей ноги. – Говорил: давай кабанчика приготовим, так нет, кабанчик, видите ли, нечистый зверь! Косулю ему подавай… У-у, басурман!
– Давай, давай, – поторопил его Харис, расставляя на струганом столе миски, – потом ругаться будешь.
Игнат отложил в сторону нож, прошел в сени к рукомойнику, вымыл руки и вернулся в избу. Харис тем временем нарезал хлеб и огромным черпаком разлил по мискам похлебку. Запах был такой, что Игнат покрутил головой.
– Слышь, басурман, может, по пятьдесят под козу?
– По пятьдесят, но не больше, – согласился Ахмедзянов.
Игнат достал толстостенные граненые стопки. Стекло было мутноватое, будто их после употребления ни разу не вымыли, но на самом деле стопкам было лет двести. Еще прапрадед Игната, один из первых поселенцев на Луковом Камне, основал эту заимку и завез сюда утварь, которой охотники до сих пор и пользовались. Правда, железные вещи сносились: ножи сточились, старый котел прохудился, миски и кружки проела ржавчина, так что теперь на кухонной полке тускло поблескивала утварь из пластали, но стопки, хоть и помутнели, служили исправно.
Разлив по стопкам кедровую настойку, Игнат поднял свою:
– Ну, чтоб рука была верной, а глаз острым!
– И чтоб собачки нюх не потеряли, – добавил Харис.
Они чокнулись. Игнат опрокинул стопку в заросший пегой бородой рот, Ахмедзянов выцедил свою аккуратно и не спеша. Синхронно взялись за ложки. Игнат отодвинул мясо в сторону и принялся хлебать истово, отрываясь от миски, только чтобы откусить хлеба. Ахмедзянов ел вдумчиво, прищуривая от пара и без того узковатые глаза.
В маленькие оконца светило заходящее солнце, оставляя на дощатом полу желтые квадраты. По краям окна мороз прошелся ледяной кистью. В избе пахло похлебкой, дымком от сгоревших в очаге поленьев, выделанными шкурами. Три крепко сбитые лежанки вдоль стен, на стене возле двери два охотничьих лучевика, вот и вся обстановка.
Игнат доел мясо из похлебки, повесил над очагом чайник.
– Что-то турист наш запропал, – сказал он, щепочкой ковыряясь в крепких желтоватых зубах, – пять суток, считай, как ушел.
– Парень тертый, по всему видно. Не пропадет, – рассудительно ответил Ахмедзянов. – Если завтра не появится, можно пойти поискать.
– До завтра его заметет так, что и с собаками не найдешь.
– Если до сих пор не замело, то сутки ничего не решат.
За окном взбрехнули собаки – две охотничьи лайки. Игнат подошел к окну, наклонился, пытаясь разглядеть за морозными узорами, что потревожило собак.
– Во, легок на помине, – сообщил он, ухмыляясь в бороду. – Вроде жив-здоров, шагает бодро.
– С добычей?
– Не видать. Сейчас спросим, где плутал и кого добыл.
Скрипнула входная дверь, в сенях затопали, сбивая с обуви снег, и Сандерс, слегка осунувшийся, но довольный, шагнул в избу вместе с клубами пара.
– Добрый день. – Он скинул капюшон и обтер ладонью лицо.
– День добрый, – прогудел Игнат. – Где ж тебя носило, сокол ясный? Вон Харис все глаза проглядел.
– К горам ходил, – ответил Сандерс, присаживаясь к столу. – Ух… ноги гудят.
– Понятное дело: это тебе не по стриту фланировать, – щегольнул сленгом Семеряков. – С добычей али как?
– С добычей, – слегка улыбнулся Сандерс, – возле крыльца валяется.
Игнат озадаченно почесал затылок, кивнул Ахмедзянову – пойдем, мол, – и направился в сени. Ахмедзянов внимательно посмотрел на Сандерса и вышел вслед за Игнатом. Сандерс, ухмыльнувшись, потер заросший щетиной подбородок.
В сенях что-то грохнуло, послышалась возня. Ворвавшийся в избу Игнат кинулся срывать со стены лучевик. В дверях показался Харис, отступающий в избу спиной вперед.
– А-а, черт, батареи где? – крикнул Игнат.
– Ты же сам их куда-то засунул, – отозвался Харис.
– У-у, что б тебе… турист! Ты хоть знаешь, кого привел?
– На росомаху похож, – сказал Сандерс, пряча улыбку.
– Медведика привел, хмырь инопланетный!
Не выдержав, Сандерс расхохотался:
– Да вы что, господа трапперы, это ж голограмма!
Игнат с Харисом переглянулись. Семеряков отложил оружие, выглянул в окно и, сокрушенно покачав головой, обернулся к Ахмедзянову:
– А ведь и вправду зверь-то ненастоящий. И собачки молчат. Ну-ка выдь погляди еще раз.
– Сам выдь, – отказался Ахмедзянов.
– Пошли вместе. – Сандерс поднялся со скамьи.
Втроем вышли во двор. Возле крыльца сидел зверь в натуральную величину, с оскаленных клыков стекала слюна, длинные когти впились в снег, будто он готовился к нападению. Совсем рядом с ним, вольготно развалившись, лежали прямо на снегу две лайки: Черныш и Гром.
Игнат обошел голограмму, цокая языком.
– Зверь-то, по всему видать, замотанный совсем. Больной, что ли, был?
– Почему больной? – обиделся Сандерс. – Здоровее нас с вами. Четверо суток меня гонял. А потом я его.
– Медведика гонял? – Семеряков снова почесал затылок. – Однако, ты крут, парень, если не врешь. Комбинезон-то он тебе порвал?
– Он, – коротко ответил Сандерс, с сожалением разглядывая порванный рукав. – Достал-таки, злодей. Так вы этого зверя медведиком зовете? А я подумал – росомаха.
– Ну ты сказал! Росомаха раза в два мельче, а этот до медведя не дотянул, а ее перерос. И плачет он жалобно, прямо убивается, когда на добычу идет. Морда опять-таки забавная, вот и прозвали медведиком.
– А что ж ты зверя взял, а шкуру бросил? – спросил Харис. – Не дело. Хоть и не промысловая, но как трофей сгодится. Или продал бы кому – медведик дорого стоит.
– Да я шкуру и не снимал, – беспечно сказал Сандерс.
– Ну, понятно, – пробурчал Игнат, – турист и есть. Зверя пришиб, ни мяса не взял, ни шкуры. Тьфу…
– Да не убивал я его, – расплылся в улыбке Сандерс, – загнал, как он лосей загоняет, сфотографировался в обнимку – он уже и огрызаться сил не имел – и ушел. А он там, на просеке, где болота начинаются.
– Далеко? – деловито осведомился Ахмедзянов.
– Часа три, если по прямой.
Игнат с Харисом переглянулись и, не сговариваясь, стали собираться: один двинулся в избу за лучевиками, другой присел на бревно возле стены и принялся внимательно осматривать широкие, подбитые мехом лыжи.
Сандерс обошел вокруг голограммы, любуясь зверем, потом выключил голограф и, вроде как недоумевающее, взглянул на охотников:
– А вы далеко?
– Пойдем медведика твоего подберем. Если ты его загнал, как говоришь, взять его просто будет. Мясо – собачкам, а шкуру – туристам.
